...они только сделают круг и снова вернутся к тебе. Они становятся частью тебя или уничтожают тебя. (с)
Автобус мерно полз по улицам Нью-Йорка, так непривычно неспешно для обычного ритма жизни этого города. Юноша, не смотря на жару, сжался и натянул на тонкую кисть рукав свитера, словно желая согреть озябшие пальцы. Взгляд из-под засаленной челки больше похож на взгляд загнанного зверя, а не молодого двадцатилетнего парня. На противоположном сидении сидел крупный бородатый мужчина, смотря на юношу нежно и с любовью. Его одежда была перемазана кровью, как в ту самую ночь, когда…
Автобус резко затормозил. Двери открылись и вошла женщина с дочкой, благодаря водителя, что он остановился. Юноша быстро потерял к ним интерес, понимая, что очень тяжело будет жить в обществе тех, кто не знает, что это такое, когда несешь на себе груз убийства…
…что есть жизнь, что есть смерть, что есть пустота, что есть одиночество, что есть вечная тьма? Что есть убийство и что есть преступление? Даже спустя полтора года я так и нашел ответ на этот самый вопрос, хотя память настойчиво продолжала терзать меня образами той самой ночи. Убил ли я в ту ночь вместе с тобой и часть себя, или это ты на самом деле расправился со мной, обрекая на вечное мучительное пыльное одиночество, которое предрекал мне, если я брошу тебя – я не знаю. Но ты не оставлял меня и после смерти, хотя честно, я не ведал и не ведаю раскаяния, хоть стой ты каждую ночь надо мной, окропляя меня своей кровью. В ту самую ночь, когда обрушилось небо, разрезая нашу кожу осколками звезд, мы оба купались в крови, и я не уверен, что только в твоей. Я тоже был изранен своим грехом, своей жестокостью, своим низким падением и предательством. Да, чтоб тебя, гребанный ублюдок, я предал тебя! Предал… Так ли не прав был Аллен, когда сказал, что когда-то я любил тебя? Да любил, но был ли у меня выбор, Дэвид? Позже у меня и точно его не было, и все муки, страхи, вопросы, оставляющие позорным следом клеймо на моей совести, встали между мной и тем писателем, который на миг, всего на один крохотный миг сумел разжечь во мне страсть, которую погасил с годами ты.
Ты спас меня, ты любил меня, ты не дал мне умереть. Ты любил так, что отказался признать, что я изменился и слезно умоляю и кричу о свободе. Но ведь Лу никогда не плачет, да? Лу холоден, расчетлив и жесток. Фарфоровые куклы не умеют лить слезы, а я был твоей любимой куклой, необычной статуэткой юного мальчика, которого ты совратил, пусть и любя, но не спросив разрешения, на то чтобы так круто менять чужую жизнь.
Одиночество способно свести с ума. И когда написано очередное лживое письмо, когда спустя последний визит Аллена пришли недели, месяцы, одиночество вновь пыталось добраться до моего рассудка. Оно нежно обнимало и гладило меня, убаюкивало, шепча, что у меня никого и ничего не осталось. А долгими, казалось бы, бесконечными ночами, я видел тебя, причину того, что я сижу за решеткой.
Так забавно теперь вспоминать это, спустя месяцы. Мои губы тронула улыбка. Что это? Ностальгия. Бред собачий, я не буду скучать.
Ну здравствую, неупокоенный призрак, вот и ты снова. Помнишь, как ты так же возникал, когда я пытался забыть тебя, когда сидел со своими друзьями, когда держал Аллена за руку, пока она был в наркотическом бреду? Что было в твоих глазах, когда твой Лу был с другим? Множество эмоций, даже ярость и гнев, но ты бы никогда не смог сделать мне больно.
Сколько раз ты ломал меня, Дэвид? Сколько раз играл со своей драгоценной игрушкой столь неосторожно, что даже ломал ее? Сломал и вырвал из рук смерти, возвращая в мир живых, чтобы преследовать меня, стать моими спасением и любовью, моими проклятием и наказанием. Знаешь, я помню, как Аллен сказал: “Давай убьем его”. Профессор сказал: “Убейте своих любимых”. Я все помню. Но я хотел просто сбежать от вас от всех! Мечтал перерезать нити, которые пришиты к моим венам, нити, которые созданы, чтобы держать любимую куклу и заставлять ее плясать по прихоти жестокого кукловода. Хоть кто-то из вас понимал, что я не был марионеткой или красивой статуэткой, которую можно любить и обожать, лишь пока у нее не кончился завод или пока не выцвели ее краски? Хоть кто-то из вас, Дэвид, Аллен, хоть кто-то знал, какой я настоящий и насколько я живой, насколько я ранимый и как мне больно?
А еще Дэвид, ты влез в мою революцию. Я верил в нее, верил в нас, знал, что рано или поздно за нами последуют миллионы… И как бы ты, Дэвид не пытался меня унизить и демонстративно показать, что я ни на что не способен, это я придумал эту революцию, и я обратил твои слова в свое оружие. Я разжигал огонь в сердцах друзей, я горел, а не ты. Но мне не суждено теперь быть среди моих любимых друзей.
Боже, Дэвид, ну зачем, зачем ты нашел меня в тот день? Зачем ты раз и навсегда остановил часы своей жизни, ступив на этот зыбкий путь? В тот момент все уже было почти предрешено, понимаешь? Нам не было дано иного. Ты что-то говорил мне о том, что приобрел билеты для нас, что все будет хорошо, что мы будем вместе. И ты продолжал тянуть эти нити, не только заставляя меня танцевать, но и затягивая удавку на моей шее. Ты бы никогда не оставил меня в покое, ты сошел с ума.
Зачем… Зачем ты напал на меня со спины и зажал мне рот, не дав закричать? Зачем ты испугал того ребенка во мне, которого так любил? Загнал в угол и пригрозил, вызывав в ответ лишь…
Я не знаю, как нож оказался в моей руке.
Теперь я знаю, что ты чувствовал.
Когда?
Когда хотел умереть.
Он сказал: “Тогда убей меня”. Как объяснить, что смотря в его безумные глаза, я понимал лишь то, что покоя мне никогда не будет. Что за годы этой порочной связи мне нужно было расплачиваться вечно? И я не знал, что несколько секунд отделяло меня от собственной смерти.
Я нанес удар, вонзая острие в его тело и получая удовольствие от того, как разрываются оковы, как я уничтожаю тень, преследующую меня и днем, и ночью. И знаешь, я же помню… Ты шагнул мне навстречу. Лезвие вошло так легко, скользнуло мягко и плавно, разрезая ткани и кожу. Ты был шокирован. В глазах я видел неверие, ты так и не осознал, что я на самом деле способен на это. Сквозь слезы? Да, сквозь слезы я замахнулся снова, не желая останавливаться. Твои руки скользнули по рубашке, размазывая багровую жидкость, сжимая пропитавшуюся ей ткань. Я провернул нож, медленно и мучительно для тебя я провернул его в твоем животе, чтобы насладиться этим разрывом с тобой, предвкушая новый рассвет без тебя, захлебываясь в бесконечном отчаянии. Ты уперся лбом в мой лоб. В последний раз твое дыхание так близко с моим. Твой шок, твоя любовь - моя решительность, мое отчаяние. Я тоже тяжело дышу, просто не понимая, что умираю. Смотрим друг другу в глаза, ты не выдерживаешь и падаешь.
Ты в воде, а я плачу. Осуждающий взгляд Аллена, полный презрения и ужаса. Аллен видит во мне лишь убийцу и лжеца, а как иначе, если Люсьен умер?
Я держал на руках в воде тело Дэвида. Он еще дышал. Я плакал, правда, плакал, умирать так страшно. А Дэвид задыхался. В его глазах я уже прочел смирение. Он не сопротивлялся даже когда пошел ко дну. Он не ожидал такой жестокости от меня. Я умер.
И вот раздался лязг решетки. Пелена и все мысли спали, как занавес, а сами мгновения, которые вели меня к свободе, остались, словно в тумане. Было жарко, когда я брел по улицам, по которым, казалось бы, не ходил целую вечность. Я отсидел положенным мне десять лет? Нет, меньше… Точно меньше. На меня странно смотрели прохожие, а я продолжал скользить сквозь них, как призрак, как мираж или тень прошлого, пока не сел в нужный мне автобус.
Мне хочется пойти к Джеку. Хочется кинуться к нему на шею и раствориться в его теплых дружеских объятиях. Он любит меня, я знаю это. Эта любовь, которой была пропитана каждая строчка его писем, грела меня даже лютой зимой. Джек единственный, кто знает, что я обрел свободу. Кажется, я умолял его никому не говорить о моем возвращении, не сейчас, когда я так жалок и разбит. И Джек сдержит данное слово, хотя, чтобы сделать это, ему придется не попадаться на глаза Уиллу и Аллену. Уилл… Уилл тоже отвечал на мои письма и это было для меня особенно важно. Ведь Дэвид был его другом, они учились вместе, и он простил меня. Или понял. Но не отвернулся.
Я вышел из автобуса и поднял лицо к небу, закрывая глаза и ощущая пьянящую свободу, борясь с влагой на глазах. Все было слишком сложно. И это не походило на те сложности, которые я любил.
Потому, что я раз и навсегда выпал из их жизни. Я потерял в себе тот огонек революции. Но я готов был подняться и бороться, и…
Куда я пришел?
Люсьен тряхнул головой, возвращаясь в реальность и отбрасывая дурацкие мысли. Противные, ужасные, позорные мысли! Аллен бы мог написать целую красивую поэму, подбирая такие слова и обороты, что душа затрепещет и разлетится на осколки. Но Лу никогда не был Алленом. К слову, об Аллене. Люсьен обернулся, пытаясь понять, где раньше он мог видеть эту улицу. Воспоминания настигли его моментально – тут был дом Аллена Гинзберга. Когда-то давно, кажется в прошлой жизни, Лу был тут со своим другом, становясь свидетелем отвратнейшей сцены, когда муж сдавал жену в руки психиатров. Захотелось вернуться в то самое время, снова стать бесшабашным студентом, переживать моменты, которые можно пережить лишь в молодости. Захотелось постучать в эту дверь, увидеть сияющие глаза юного писателя и рассмеяться над его дурацким внешним видом. Рассмеяться по-дружески, любя.
Это было невероятно! Люсьен только вернулся в Нью-Йорк и сразу же пришел к этому дому, словно по наитию или по зову чего-то неведанного. Это было неправильно. Завидев в окне до боли знакомый силуэт, Лу развернулся и пошел прочь, мечтая затеряться среди домов и прохожих. Да, он снова сбежал. Недолгий бег, поворот, автобус, и дом, в котором живет его мать. Долгий путь, за который Аллен точно должен был бы потерять его след.
Дом не изменился. Видимо время застыло не только над тюрьмой, но и над всем миром. И эта женщина тоже ничуть не изменилась; и, как и прежде, Люсьена не трогали эти ее восклицания: “Люсьен, Люсьен!” Кажется, она что-то спрашивала, говорила, вещала, но одно было точно – она таскалась за ним хвостиком, пока Карр скидывал пальто и проходил в гостиную.
- Ты забрала мои вещи? – единственные слова, которыми сын удостоил мать.
Она растерялась. И просто указала наверх. Люсьен поднялся на второй этаж и бесцеремонно закрылся в комнате, в которой хранились его вещи. Он не знал и не хотел знать, предназначалась ли эта комната ему, но и говорить с той женщиной он об этом не хотел.
Принять душ, побриться и сделать более привычную прическу. Надеть старые вещи, те, которые он носил во время учебы. Посмотреть в зеркало и увидеть призрака, который никак не похож на настоящую реальность.
И дверь открывается. Люсьен с раздражением смотрит на мать, которая молча сносит немой упрек.
Ты позволила ему совращать твоего сына. Ты отдала меня на воспитание чужому человеку, когда мне было двенадцать. И ты виновата во всем!
- К тебе пришли… - тихо произнесла она.
Люсьен плохо скрывает раздражение. Но куда проще послать визитера, чем общаться с этой. Лу обходит мать и спускается вниз, поднимая глаза в последний момент, чтобы замереть от неожиданности, натыкаясь на другой призрак. Не Дэвида. И вообще не призрак.
Посреди гостиной стоял живой и реальный Аллен Гинзберг.
Отредактировано Harry Osborn (26-01-2015 12:43:07)
