«Я не чудовище» – говорила Эбигейл самой себе время от времени, и с каждым разом внутреннее сопротивление и все связанные с этой мыслью сомнения становились слабее. Она определенно не могла быть чудовищем теперь, когда некому было ее обвинить, когда все ее обвинители были вынуждены оставить свои подозрения в прошлом, ведь о мертвых либо хорошо, либо ничего. Она всего лишь делала все, чтобы сохранить собственную жизнь, ровно как и все прочие живые существа, только в ее случае выживание оказалось очень сложным и замороченным искусством. До такой степени сложным, что она то и дело нуждалась в подсказках со стороны, в этаких толчках в бок, призванных указать ей нужное направление. Ее мертвый отец, прославившийся на всю страну ужасными преступлениями, подталкивал ее в направлении ни в чем не повинных девочек, удивительно похожих на нее. В ночных кошмарах Эбигейл продолжала чувствовать его ладони на своих плечах, слышала его подбадривающий шепот, после которого инициатива в вечной игре на выживание переходила к ней. Но в реальной жизни, наступающей после пробуждения, отец перестал быть ее проводником, уступая место человеку куда более мудрому, сильному и… темному. Теперь Эбигейл делала то, что должна была делать согласно указаниям доктора Ганнибала Лектера, и не могла поступать иначе. Она не могла избавиться от ощущения, словно блуждает в темноте настолько плотной и совершенной, что ничего нельзя было различить. Никакого света в конце тоннеля, никакой дорожки из хлебных крошек – ничего подобного не было и в помине. Была только рука доктора Лектера, за которую можно было ухватиться, чтобы идти с ним, за ним, но не зная куда именно. Эбигейл делала все, что он говорил ей делать. Она делала все, что он делал. И она не смогла бы свернуть с этого пути, даже если бы захотела. Она не смогла бы выбраться, и только задавала себе вопрос, которого никогда не задавала раньше: куда она движется? Куда этот человек, занявший место ее мертвого отца, толкает ее? Но ответа не было. Было только «сейчас и здесь». Была только мертвая сотрудница ФБР, взирающая на нее пустыми, остекленевшими глазами. И Эбигейл смотрела на нее в ответ, не отводя взгляда, в котором в конкретный  момент было не намного больше жизни, чем у этого трупа.
«Я не чудовище» – вспомнила она, сглатывая горькую слюну. Не было ее вины в том, что Беверли Катц, которую она только видела раньше, но не знала лично, появилась не в то время и не в том месте. У сотрудников ФБР было налицо отсутствие инстинкта самосохранения, они лезли куда не надо и задавали лишние вопросы. И эта взрослая женщина, которая успела прожить приличное количество лет, оказалась глупее восемнадцатилетней Эбигейл Хоббс. Явилась в дом человека, которого, судя по всему, подозревала в жутких преступлениях. Средь бела дня, с одним несчастным пистолетом, совершенно одна. Глупая Беверли Катц, как она вообще планировала выбраться из дома Ганнибала Лектера живой? Особенно после того, как увидела Эбигейл, которую все признали мертвой, лицемерно оплакивая трагическую смерть юной девушки во всех главных издательствах Миннесоты. Глупая Беверли Катц, она сама себя обрекла, за что и поплатилась в итоге. Эбигейл здесь ни при чем, она могла только наблюдать со стороны, изначально зная, чем все закончится в итоге. Эбигейл – не чудовище. И в то же время она так устала быть жертвой.
– Мы должны избавиться от нее, – произнесла она тихо и без малейшего признака той или иной эмоции в голосе. Она не задумалась о том, какого ответа от нее ожидали, и выдала самый очевидный с хладнокровием, не вписывающимся в эту ситуацию. Невольно облизнула пересохшие губы, но удержалась от того, чтобы прикусить нижнюю губу – этот жест больше всего походил на нервный. А Эбигейл не должна была нервничать, потому что Беверли Катц все равно мертва. И даже упоминание Николаса Бойла, убитого ею целую вечность тому назад, не смутило ее. По крайней мере, ее лицо оставалось спокойным, и только в мыслях, вопреки ее собственным желаниям, мимолетно пронеслись картинки-воспоминания. Охотничий нож, с удивительной легкостью пронзающий плоть. Сдавленный вздох, ослабшая хватка чужих рук на ее плечах. Удивленный взгляд обманутого, застигнутого врасплох, словно они с Ником Бойлом были закадычными друзьями, и он ожидал от нее чего угодно, но не ножа. Липкие от теплой крови руки и фигура доктора Лектера на самом верху лестницы. Эбигейл не могла избавиться от этих картинок, но она привыкла жить с ними и больше не пыталась  убедить себя в том, что ей очень жаль. Она не жалела Николаса и уж тем более не могла жалеть чужую ей женщину, с которой ее связывали только общие знакомства. К слову о знакомствах, знал ли Джек Кроуфорд, куда отправилась его подчиненная? Или это он сам отправил ее на верную смерть? У Эбигейл мгновенно пересохло во рту от мысли о том, что в любой момент сюда могут ворваться агенты ФБР, чтобы отыскать свою коллегу. Или то, что от нее осталось.
– Но что если она заранее сообщила, куда идет? Даже не начальству, а кому-то из своих коллег? Что если в ФБР знают, где ее искать, если она не вернется живой? – Эбигейл озвучила свои опасения вслух. Хотя в то же время понимала, что доктор Лектер должен был уже подумать об этом. У него всегда все просчитано, он не был бы так спокоен, если бы над ними нависла какая бы то ни было угроза. – Мне кажется ужасно глупым прийти сюда так, как пришла она. Никакой страховки, никаких путей к отступлению, ничего… Разве человек может быть до такой степени самонадеянным?
Эбигейл не могла решиться на то, чтобы разорвать зрительный контакт с мертвыми глазами. Только моргнула, когда почувствовала, что ее собственные глаза почти слезятся от напряжения. Снова остановила себя от попытки прикусить губу.