Нью-Йорк – крупнейший город США и один из крупнейших городов мира. Первые строчки вездесущей википедии могли бы быть и началом, и концом одновременно. Безусловно разделённый на пять районов городище, с многовековой историей и кучей памятников архитектуры не может значиться в статье, в мировой энциклопедии, двумя строчками. Хотя, я всё же думаю, что и этого было достаточно. Для меня Нью-Йорк всегда казался не городом, а страной внутри страны. Ну, или городом, внутри которого была ещё туча городов. Нью-Йорк всегда был для меня странным. Чем-то далёким, жутковатым из-за размеров, а также из-за перенасыщения высотными зданиями, крыши которых, вероятно царапают обшивку орбитальных станций. Меня никогда не перестанет поражать желание человека залезть как можно выше. Построить такую хреновину, чтобы она могла до соседней планеты достать. Может быть я, конечно, не прав и мы тянемся к небу и Всевышнему, а вовсе не к превосходству надо всем и вся, и взглядом свысока. Может быть. Итак, Америка. Уже четвёртое сентября у меня, естественно нет ни тетрадей, ни учебных пособий. У меня даже нет университета, если уж на то пошло. Я же мёртв. Мёртвым образование ни к чему. А мне оно необходимо. Так же как воздух, вода, питание или та же самая злосчастная вакцина. Я неоднократно задавал вопрос самому себе: «какого чёрта я?» Нет, ну серьёзно. Почему Лайонел не мог выбрать любого другого подростка в гробу? Почему именно я? Он ткнул пальцев в того, что лежал ближе всех? Или ему было далеко наплевать, но мне подфортило уже после смерти? Вряд ли я это узнаю. И я не хочу этого знать. Мёртвый я на самом деле или нет, охотятся ли за мной его люди – всё это не имеет значения. Главный фокус в том, чтобы жить настоящим. И не просто настоящим, а конкретно сегодняшним днём. Я, как бабочка однодневка, только сегодня есть смысл махать крыльями и собирать пыльцу. Завтра я могу уже валяться у кого-нибудь на окне с посеревшим тельцем. А сегодня я ещё живу. Почти по всей стране я насобирал колледжей, которые могли бы принять меня или даже приняли документы, но я был отчислен за не посещаемость. Моя специальность? Кем я хочу быть? Интересные вопросы, вот только я понятия не имею. Мне некогда думать. Я разбираюсь в технике – пусть будет что-то связанное с компьютерами. Да. Именно. Этот месяц, а может быть даже два, как повезёт, в душном Нью-Йорке, я собираюсь провести с пользой для собственной головы. Я действительно собираюсь посещать занятия в университете? Я всерьёз буду ходить куда-то со всеми остальными студентами? А почему нет… Быстрый взгляд на наручные часы. Я купил их давно, мне же жизненно необходимо знать время. Я ставлю их, как секундомер, то есть как вечный будильник. У меня ещё шесть часов. Ещё много времени. Достаточно. Я, наконец, переступаю порог центральной библиотеки. Переступаю и замираю на месте. Моя челюсть невольно отвисает, а голова, задранная вверх, старается как можно медленней совершать повороты, вслед за взглядом. Потрясающе. Я в жизни не видел такой огромной библиотеки. Лёгкий душок старины и пыли, благоговейная тишина и стайки читающих, собирающихся в немые кружки по интересам. Там сидят фантасты, здесь любители классической литературы… Гигантские шкафы, давящие своим величием и книги, книги, книги. Всё это пестрящее корешками и закладками великолепие не могло идти ни в какое сравнение с тем, что происходило снаружи. С тем безумием, агонией мегаполиса, где туда и сюда, сломя голову, не замечая друг друга, не разбирая дороги, мчатся сотни и тысячи людей, сливающиеся с толпой и забывающие обо всём, кроме поставленной цели. А здесь тихо. Сухо, спокойно и, будто бы никого нет, словно книги сами читали себя. Жили собственной жизнью. Лёгкие колебания воздуха, встревоженного вздохом или зевком кого-нибудь из посетителей, тонуло в этом сладостном ощущении защищённости и безмятежности. Наверное, люди верящие, испытывают что-то схожее с этими чувствами, переступая порог храма. Вот он мой храм. Моя вера – книги. Какая-то сварливая, местная, старушка, толкает меня вперёд, мол я загородил вход и вообще «если пришёл таращиться на книжные полки – гуляй в мебельном или книжном!». Я не обратил на неё никакого внимания, но всё же немного «оттаял». Нужный мне раздел находился на удивление близко. С не меньшим удивлением я нашёл необходимые мне книги за пару минут и, довольный собой, да и вообще положением вещей, нашёл свободное место в «немом кружке» не имеющем определённого жанра. Здесь сидело несколько студентов, ботаник (именно в смысле человека, изучающего растения), биолог и я, оказавшийся совершенно некстати здесь со своими «Разработка программного обеспечения», «Повторение двоичных кодов» и прочим подобным компьютерным хламом. Одна из студенток, брюнетка с поразительным голубым цветом глаз, который толком-то голубым назвать нельзя потому, что цвет был полупрозрачным, морским, слегка отдающим в зелень и ещё немного склоняющийся к серому, эта самая студентка сидела ближе всего ко мне. Понятия не имею, с чего вдруг моё мужское «я» решило взыграть именно сейчас. Не знаю, почему мне в голову лезут сравнения цвета её глаз с дождливым небом, морской волны после шторма. Какого чёрта? Не взять бы тебе и не уставиться в книгу? Именно в книгу, а не на брюнетку, с забавным прищуром изучающую учебное пособие! Отчего-то у меня решительно ничего не выходит. Она… интересна мне? С какой стороны? С какой стати? С чего бы вдруг? Почему мне отчаянно хочется заговорить с ней? И почему, если на то пошло я продолжаю молчать и смотреть? Не заметить на себе настолько пристального взгляда не смог бы никто, тем более девушка, тем более такая. Мы встречаемся взглядами. Я нелепо улыбаюсь, демонстрируя ей, что все тридцать два зуба у меня находятся на своих местах и, наконец-то, заставляю себя заглянуть в книгу. Не хватало ещё схлопотать от кого-нибудь за пристальные взгляды, далёкими от невинных, и за болтовню в библиотеке. Той сварливой бабке я явно не нравлюсь.
