Штабной «Хорьх» недовольно фырчал двигателем, продираясь через бесконечные ямы и колдобины лесной дороги. Машину шкивало, как хлипкий бот на штормовых волнах, и пассажирам впору было начать мучиться морской болезнью.
Но гауптман фон Хейл и его ординарец были привычные к российским дорогам, которые, как казалось Дерку, ничуть не изменились с 1812 года и прекрасно помнили увязающие обозы непобедимой наполеоновской армии. Не первая это была командировка талантливого инженера в захолустья упрямого Советского Союза. И, к большому дерковскому сожалению, явно не последняя.
Не хотел гауптман фон Хейл этой войны. Не чувствовал он восторга и душевного подъема при виде фюрера, истерично орущего «Зиг Хайль!» в хрипящий микрофон. Не понимал он воодушевления честолюбивого отца, видевшего в этом бессмысленном убийстве народа прекрасный способ взобраться повыше в системе человеческих хищников. Нацисты отобрали у него Исаака, хрупкого юношу с мягкими кудрями и пронзительными голубыми глазами, - он спешно эмигрировал из Германии, как только быть евреем в этой стране стало опасно. Нацисты напали на страну, культурой и историей которой он восхищался. Нацисты заставили его убивать.
Как сын своей страны он не мог не попасть под призыв – да и отец бы не понял, вздумай Дерк вдруг уклониться от исполнения своего долга. В то же время, как генерал отец ни за что бы не допустил, чтобы его сын ползал рядовым, поэтому и пристроил капитаном, да еще и «по специальности» - в инженерные войска. И, казалось бы, Дерку не приходилось стрелять в людей из пулемета, кидать в них гранаты – ему ли говорить, что его заставили убивать? Но он проектировал мосты, строил переправы, по которым через многочисленные русские речки тяжело шагали немецкие ботинки солдат с винтовками и гранатами, скрипя гусеницами переправлялись танки и бронетранспортеры, чтобы через несколько километров ввязаться в новый бой. Намеренно напортачить в чертежах, подложить динамит под опору моста или пустить пулю в лоб фон Хейлу не давала семья, оставшаяся в Берлине, и честь его именитого рода.
Бесконечные высоченные сосны в окне вдруг кончились, сменились кривыми заборчиками, а потом автомобиль остановился возле приземистого бревенчатого домика, и ординарец с усталым выдохом «Приехали» заглушил двигатель «Хорьха». Дерк выбрался из машины, поправил шинель и огляделся. Здесь, в этой деревушке «доброжелательно относящихся к Вермахту» людей, ему предстояло провести по меньшей мере несколько месяцев, пока не будет налажена переправа через очень широкую в этом районе Десну и линия немецкого фронта не продвинется дальше вглубь Советского Союза.
Оставив ординарца вытаскивать из машины чемоданы с вещами, гауптман поднялся на крыльцо и постучался. Налаживать отношения с хозяевами дома, где ему предстоит жить, фон Хейл предпочитал самостоятельно.
- Добрый день, - поздоровался Дерк по-русски, но с немецким акцентом, ставшим еще более заметным от удивления, когда дверь ему открыл совсем еще юный мальчишка (а предполагалось, что жить он будет в доме бывшего старосты). – Гауптман фон Хейл, меня расквартировали в Вашем доме.

- Может, выписать Вам доктора? – обеспокоенно спросил Дерк, от волнения перескакивая на родной Deutsch. – Серьезная болезнь? Ох, мы, наверное, стесняем вас? – добавил он, проходя следом за мальчишкой в выделенную ему комнату – просторную и светлую, с металлической двуспальной кроватью и массивным дубовым шкафом. Предыдущую, поменьше и поскромнее, отдали Петеру, его ординарцу, а других комнат фон Хейл не видел. Где же живет староста со своим сыном? – Простите, пожалуйста, мне не хотелось причинять вам неудобства.
Дерк привык, что обычно его селят в захваченных его соотечественниками деревушках, где от местных жителей остаются лишь неприятные воспоминания в виде мертвых тел где-то у компостной ямы да разбросанных в домах вещей. К коллаборационистам он еще не попадал, да и как-то не стремился. Фон Хейл не понимал, как можно вот так вторгаться в чужой жилой дом, едва не выселять его хозяев на улицу, чтобы самому расположиться с удобствами. Но еще больше гауптман не понимал, как можно добровольно впускать врага в свой дом. Ведь он же враг этому мальчишке, враг его отцу, а ему тут едва ли не рады. Даже чай предлагают.
- Нет, спасибо, ничего не нужно, - отозвался он, разглядывая теперь уже свою комнату. На стене, прямо напротив кровати, висел семейный портрет – симпатичный зрелый мужчина, красивая женщина рядом с ним и улыбающийся, светящийся от счастья и гордости мальчишка в пионерском галстуке. Этот же улыбчивый мальчик с трудом узнавался в истощавшем, бледном подростке, замершем в напряженном ожидании на пороге комнаты.
- У Вас красивая мама, - с искренним восхищением произнес Дерк, поворачиваясь к пареньку. – И в Вас много от нее. Простите, я не спросил Вашего имени. Я Дерк, а Вас как зовут?