Я настороженно вслушиваюсь в приглушенную латынь. «Ведьма», – слово проносится в моих мыслях, и я чувствую как гнев, в буквальном смысле, пробуждает меня. И хотя меня не мучает жажда (что мне кажется странным, я, должно быть, пролежала здесь достаточно долго), стоило мне услышать этот монотонный голос, я уже представляла себе, какой может быть на вкус её кровь. С моей стороны было бы просто непростительно упустить случай и не отведать крови ведьмы. Как же я ненавижу этих служительниц природы! Одна из них хотела убить меня, но тем самым, сделала сильнее, чем я могла себе вообразить. С моей человеческой жизнью, умер и мой страх, так мучительно долго бывший моим постоянным спутником. И хотя она уже мертва (к этому я также приложила руку, хоть и не свою), я вовсе не считаю, что мы квиты.  До сих пор я помню, как боялась этой властной женщины, под взглядом которой каждый словно съеживался и мечтал оказаться как можно дальше от неё. Мне она не уделяла много своего внимания, и это пугáло еще больше. Она лишь небрежно скользила взглядом при случайной встрече в деревне, но я знала, что означал тот взгляд. Однажды, я помогала ей выхаживать тяжело раненного мужчину, на которого напал один из людей-волков, живущих в соседней деревне. Таким же взглядом она скользила по его ранам, уже зная, что он умирает, но не открывая ему страшной правды о том, что дни его сочтены.
«Твоя легкомысленность может стать причиной твоей смерти», – как-то сказала она мне. Уже тогда я была уверена, что причиной моей смерти станет именно эта конкретная женщина. Даже сейчас я не могу сказать, что вызывало у Эстер большую неприязнь по отношению ко мне: чувства, которые я испытывала к Клаусу и Элайдже, или невозможность попрекать меня внебрачным ребенком. Она не могла использовать ту же причину, для моего постоянного унижения, которой без зазрения совести пользовались другие жители деревни, ведь была неверна своему мужу. Пусть об этом мало кто знал наверняка, подобные слухи проскальзывали, и она ничего не могла с этим поделать. Вырвав человеку язык, не докажешь, что он лжец, а лишь дашь понять, что боишься его слов. Ведьма это понимала, а потому ей приходилось игнорировать все эти перешептывания. К тому же, всегда можно было перевести разговор на другую, не менее интересную  тему, о моих отношениях с Никлаусом и Элайджей, например.
От воспоминаний, меня отвлекает слегка нервное постукивание ноготков по полированной поверхности крышки гроба. У ведьмы что-то не выходит. Она пробует открыть деревянный ящик, но терпит неудачу. Девушка раздраженно вздыхает и уходит, а с моих губ чуть было не срывается полный отчаяния стон. Вот и все. Моя надежда выбраться отсюда только что, стуча каблуками, ушла. Остается лишь продолжать вспоминать. В конце концов, это все, что остается у вампира,  которому более тысячи лет – воспоминания… И сожаления.
После того, как Майклсоны узнали, чья кровь была использована для их обращения, они опрометью бросились в мой дом. Ведьма наверняка опустила подробности того, сколько моей крови ей понадобилось, чтобы сделать своих детей и мужа вампирами. Никлаус и Элайджа надеялись, что Эстер довольствовалась несколькими каплями. Стоит ли упоминать, что  братья нашли меня практически полностью обескровленной и умирающей. Надо мной сжалилась Аяна, та самая, что сообщила Эстер о том, что её младшего сына  (кажется, его звали Хенрик), забрали духи, и что вернуть его не удастся. Она взяла с меня слово, что после обращения я уеду и заставила пообещать, что я никогда не стану обращать человека в себе подобное существо. Не знаю как, но мне удалось произнести чуть слышное «Клянусь». После, она напоила меня моей собственной кровью и совершила ритуал. Аяна даже дала мне своей крови, чтобы я могла завершить обращение. Став вампиром, мне пришлось сдержать свое слово, и я с ребёнком просто исчезла из жизни Майклсонов. Моя маленькая месть свершилась, ведь я знала, в какое Клаус впадет бешенство, когда узнает от Аяны, то, что я попросила её передать ему и Элайдже, а именно, весть о своей гибели. Что ж, я сожалела только о том, что не смогу видеть глаза Эстер, когда её сын вонзит кинжал ей в сердце.
Стоило мне подумать о том, с каким блаженством я бы выпила кровь этой ведьмы, как ощутила столь знакомое чувство сытости и блаженного спокойствия, которое, подобно только что выпитой крови, разливались по моим венам. Мои глаза мгновенно распахнулись. Я попробовала приподняться, но мое тело простелила боль. Кинжал. Он все еще находится в моем сердце. Нащупав рукоятку, я обеими руками схватилась за неё и дрожащими пальцами потянула кинжал вверх. Что ж, не каждый первородный может похвастаться тем, что сам смог вытащит из себя дрянь, которая способна запереть его в собственном теле. Я легко откинула крышку гроба и выбралась, оставив кинжал внутри обитого алым бархатом ящика. Захлопнув крышку, я машинально потянулась, чтобы попробовать открыть её снова. Разумеется, она не поддалась. Что ж, довольно хитрый ход: открыть её может лишь тот, кто находится в самом гробу, а при условии, что у пленника в сердце кинжал, обездвиживающий его, никакого повода для беспокойства, ни сам пленник, ни сохранность гроба, не вызывают.
Я огляделась по сторонам, но никого не увидела. Никаких звуков и никаких признаков того, что здесь есть кто-то, кроме пары крыс и летучих мышей. Понимая, что здесь находиться мне больше не хочется, на скорости, доступной лишь вампирам, я покидаю негостеприимное место.
Свобода! Наконец-то свобода после долгого заточения. Почти такое же пьянящее чувство я ощущала, когда поняла, какой уникальным даром я теперь обладаю. Бессмертие… Бурное тысячелетие пролетело, словно миг, века сменяли друг друга, словно картинки в калейдоскопе, империи и королевства разрушались, короли и их придворные менялись с умопомрачительной скоростью, и мне выпала возможность участвовать во всем этом. У меня было все, что только пожелает моя душа: интриги, романы, авантюры и приключения… За прошедшие столетия мне довелось узнать и испытать столь многое. И мне было жаль терять это, когда я встретилась лицом к лицу со своим старым знакомым. Была ли я удивлена, когда увидела на пороге своего дома Никлауса, который, не сказав ни слова, проткнул мое сердце серебряным кинжалом с пеплом белого дуба? Едва ли. Но один его взгляд перенес меня на тысячу лет назад, когда мы оба были людьми. Этот взгляд напомнил мне тот, что он адресовал мне, когда слышал от других девушек из деревни о моих прогулках с Элайджей. За минуту, что мы стояли друг напротив друга, я пережила всю ту эйфорию, которую испытала за прошедшую тысячу лет. Это были долгие века, и я старалась получить от вечности максимум удовольствия. Что-то помогло мне не сорваться, и я не превратилась в чудовище. Порой я гадала, что именно, стараясь, однако, не вспоминать обо всем, что случилось лишком много жизней назад. Что ж, теперь я знаю, что останавливало меня. И это уж точно не имеет отношение ни к Клаусу, ни к Элайдже.
Настоящее вновь грубо выдернуло меня из моих раздумий, явив мне дорогу. Одного взгляда на неё хватило, чтобы я почувствовала, будто меня перекинули на другую планету. На шпильках, в запылившемся старом вечернем платье, лиф которого «украшает» уродливое бордовое пятно крови, я наблюдаю за  стремящимися куда-то грудами железа, немного напоминающими кареты, на которых мне часто приходилось ездить. Мне не пришлось долго думать о причинах, которые практически до неузнаваемости изменили их внешний вид, потому что одна из них только что резко затормозила метрах в тридцати от меня. Я, кажется, не заметила, как вышла на проезжую часть. Взглянув на едва не сбивший меня объект, я увидела, как его дверца открылась. Оттуда показалась девушка, на лице которой можно было безошибочно прочитать о постигшем её удивлении. Мне стоило некоторых усилий и суметь скрыть за «маской» свои эмоции.
«Двойник. Еще одна Петрова».
– Если юная леди поможет мне, я, возможно, тоже смогу помочь юной леди, – мой голос звучит учтиво, но в нем нет просительных ноток, только лишь предложение, которое может оказаться выгодным для нас обеих.

Отредактировано Sage (04-08-2014 14:31:38)