Осень еще не потеряла своих золотых тонов, но дыхание ее, воплощенное колким, пронизывающим ветром, уже было холодным, уже от него веяло прелой, сырой землей больше, чем спелыми яблоками, что усеяли все пространство вокруг. Среди золотого одеяла недавно опавших листьев дикие яблоки сияли своими румяными боками, делая этот закуток парка каким-то особенно сюрреалистичным на фоне окружавших его безупречных, вечно зеленых газонов. Над идеально выстриженными, как затылки армейских новобранцев, газонами высилось пугающее светло серое здание, похожее на огромный угловатый булыжник, из злости заброшенный гигантом в сад нимф. Новомодное здание, монолитное и грубое, было настолько уродливо и тяжеловесно, что еще чуть-чуть и в его инородности относительно этого места, можно было бы найти определенную гармонию чудовищных контрастов.

Наверно, этот Леонард Вишнич все же прав. И Криптониум действительно как нельзя лучше подойдет для выставки работ, которые каждой своей частицей отрицают красоту, воспевая осмысленность и значимость, пользу и важность социального послания.

Уильям вздохнул, останавливаясь посреди паркового насаждения, оглядывая здание Криптониума с почтительного расстояния, словно действительно имел дело не с постройкой, созданной людьми, а со спящим великаном. На самом деле, Уилл не спешил входить под своды выставочного зала, предпочитая, словно тонкое деревце, попадаться в объятия холодного ветра, потому как хотел дать запаху табака, которым все же пропиталось его тонкое пальто, выветриться. Курить молодой человек начал совсем недавно и в тайне от родителей, и, честно говоря, еще даже не был до конца уверен, нужно ли ему это или нет. Но, табачный дым, окуривая молодые легкие, успокаивал нервы, или же в этом Уиллиам убеждал себя сам.
Свой, впрочем, подаренный родителями торино, юноша оставил далеко вниз по дороге, на стоянке у парка. Предпочел прогулку по территории, прилегавшей к комплексу, мытарствам с парковкой. Да и прибыл он на место несколько раньше назначенного срока.

Помнится, когда ему впервые пришлось улаживать вопросы, касающиеся выставки, он жутко нервничал. Он был совсем юн. А сейчас… Ни покусанных до крови губ, ни нервного пульса жилки на шее, собравшейся, видимо, диктовать ритм тарантеллы. Может, виной спокойствию - сигареты? Порывистый, вроде и не такой сильный, но коварный ветер растрепал рыжие кудри юноши, норовя забраться под ворот приталенного пальто.

Уиллиам нехотя ступил на первую из широких и низких, вовсе не эргономичных ступеней, заставлявших любого, кто решит взобраться по ним совершать суетливые и дробные движения, словно специально, чтобы подчеркнуть монолитность и нерушимость глыбы возвышающегося здания. Юноша взлетел по ним, словно ласточка, перемахивая через одну, а то и две стремящиеся подчинить своему ритму ступени.

Начищенные до матового блеска ботинки сталкивались с серым камнем пола с шуршащим, гулким эхо, которое заботливо создавал полу-купол множеством своих бетонных лепестков, составляющих предместье для свинцово-синих, отражающих стеклянных дверей, стиснутых в бронзовые рамки сюрреалистичных форм.

Прикасаясь к массивной ручке одной из многочисленных дверей, Уиллиам встретился со своим темным, изящным отражением. На него из несуществующей глубины синего стекла смотрел стройный юноша со строгим взглядом и плотно сомкнутыми чувственными губами, отражая всю сосредоточенность визитера. Пожалуй, только исключительно серьезное, и все же несколько меланхоличное выражение удивительно гармоничного и красивого лица придавали молодому человеку желанную взрослость хоть в какой-то степени.  Лиам,  именно такое сокращение своего имени юноша предпочитал, всегда выглядел младше своих лет, и все равно не желал с этим мириться.

В огромных залах Криптониума было очень светло и тепло, почти душно в сравнении с колким холодком улицы.
Вся площадь атриума была завешена белыми, невероятно длинными баннерами, напоминающими стволы неживых деревьев. За беспорядочным лесом останков предыдущей выставки невозможно было разглядеть все пространство, светлое, чистое, пустое, нет… Пустое. Впрочем, есть ли здесь кто-нибудь еще, кроме приятной девушки, выполнявшей роль очей и уст администрации восседавшей за стойкой, своего рода, рецепции, разглядеть тоже не представлялось возможным.

Уиллиам пошел в глубь зала, лавируя между белыми полосками широкой, тяжелой ткани, не спеша и легко, словно рыбка у кораллового рифа. Хотя он мог бы просто сесть на одном из диванчиков и дождаться искусствоведа. Впрочем, может быть, он уже был здесь? Желание оставаться на ногах и в движении, пусть неспешном и размерянном,  выдавали в нем напряженность и волнение, от которых Уилу, как бы он ни хотел, не удалось избавиться полностью. Да, он заказчик, да, под его дудку должны плясать и точка. Но, несмотря на ясную теорию, юноша это знал, на практике все так легко не бывает. Никогда.