Siamo i re del mondo
Siamo il sesso, il vino, il canto!
Noi viviamo per godere
Non abbiamo una morale
Senza leggi né padroni!
Solo vivere è importante:
Notte e giorno -
Ogni momento!
Perché il tempo è come il vento?

Рукописи не горят звучит точно так же, как если бы какой-нибудь молодей сказал бы, что слова не звучны. Все горит - тем более, какая-то тоненькая материя для письма. Если бы уж человеческие жизни горят, то чего бы бумаге и рукописям не гореть?
Минул почти год с тех пор, как Анжело оказался на пороге огромного не то дома, не то замка. Выросший на пусторе Монтепульчано, Анжело, как никто другой знал, что такое "отсутствие жизни". В деревнях, конечно, мирно и тихо, но эта жизнь не для такого человека, как Полициано. Всю свою сознательную жизнь он только и хотел, что выбраться из опутавших тело до онемения сетей сельского существования, когда ты не знаешь и не хочешь сверх того, чтобы по утру хорошо умыться, собрать яйца, проверить урожай и спрятаться в маленьком домике от солнца. А теперь он оказался в большом городе и поначалу боялся, открыто выказывая свой страх. Страх и трепет перед огромной, не родной и, наверное, никогда ему не станущей таковой, Флоренции. Он смотрел на город так, как смотрел на львов на Виа Леони - с замиранием сердца от восторга и от ужаса. Хотелось дотронуться, но в то же время, хотелось бежать, сломя голову.
В одночасье он оказался здесь и кинул излишне доверчивый взгляд на темные стены каменного замка прямо посреди города. Этот дом так и говорил - не подходи, иначе убьют. Это место не окружала стража, здесь было мало охраны, но со стенами такой высоты эта охрана и не нужна. Но со временем проживания здесь, Полициано успел усвоить несколько простых вещей - нельзя ни на кого и ни на что смотреть с полным доверием. Сначала здесь ты чувствуешь себя в полной безопасности, но потом эта безопасность становится настоящей опасностью. Вокруг стены, пусть и красивые, а над головой - потолок, путь и расписной. Закрыться в каменной коробке и ныть, что не можешь дорасти до Бога. До Бога можно дорасти только если над головой твоей не потолок, а небо.
Но спотыкаться неуклюже Полициано так и не перестал. Он чувствует себя здесь чужим. Среди множества талантливейших людей, на фоне которых Лоренцо кажется еще большим гением, Анжело ощущает себя ущербно. Лишний раз оне боится потревожить слуг, потому что намеренно думает, что он часть прислуги и никаких служанок ему не давали и обиход. Он здесь лишь по милости того, кто по какому-то таинству чувствует себя благодарным ему. Эта жалость к Анжело не только загоняет его в загон грусти, так еще и толкает к пропасти отчаяния. Он здесь не потому что отличается талантом или прекрасен собой так, что понравился аскетичному Медичи. На него смотрят свысока, здесь пахнет высокомерием и самоуверенностью, от которой юного сельчанина из какого-то там Монтепульчано на отшибе Сиены морозит кожу. Он до сих пор ходит по коридорам, словно неприкаянный и должно пройти катастрофически много времени прежде чем Полициано сможет выпрямить спину и перестать сутулиться перед людьми, которые на полных правах задирают нос.
Луиджи, прекрасный поэт и простой шутник, куда Полициано с его неумелым слогом до него. Здесь куча самых разных скульпторов, которые и не смотрят в его сторону, здесь же и художники, которые потрясают умениями. Здесь все движется и дышит, здесь и Платон звучит, до которого Полициано совсем уж далеко. От умов остальных его коробит - что нужно ему сделать, чтобы встать на одну ступеньку с ними?
Еще недавно, когда он жил среди деревьев в туповатых крестьян, Анжело, которому отец передал по максимуму своих юридических знаний, чувствовал себя хоть сколько-нибудь образованным, а теперь он умнее дворника, который монотонно метет внутренний дворник и внешний садик палаццо. Но Анжело - не дворник.
Его мироощущение ничем не отличается от всех остальных. Он непризнанный талант, который еще только барахтается в мутной воде и пытается привыкнуть. А это так сложно! Сложно понимать, что у тебя душа совсем не городского жителя, тебе трудно и больно закаляться. Трудно понимать, что на дню тебя обманывают по меньшей мере сто тысяч раз, что каждая служанка здесь ищет шанса, как бы его надуть, что на улице его никто не знает и он всегда чужак. Чужак, в какие бы цвета не был окрашен его плащ. Полициано, далекий от политики, даже не понимает причины загруженности Лоренцо. Все эти споры, вся эта вражда, которой дышат знающие люди далека от его понимания. Он, быть может, и не хочет становиться частью этого.
И вылить бы все в строчки, да в стихи. Валять на латыни ломанную рифму и понимать, насколько ты не совершенен. Что все вокруг - так или иначе лучше, чем ты! Лучше пишут, лучше живут, талантливее тебя в сто крат. А кто ты? Пришел сюда и заявил о себе, твой талант признан лишь тобой одним, ты ничего не оставляешь на суд остальным. Не потому что жалко. Потому что боишься быть закиданным камнями.
Полициано небрежно запнулся об уголок ковра и едва не рухнул вниз. Больше непостоянный, неприкаянный призрак, нежели человек и уже сегодня его апатия и грусть переходит свою стадию, становясь частью характера этого поэта.
Поэта, ха, усмехается он сам про себя. Поэт с такой натяжкой, что если вставить стрелу и отпустить тетиву, то стрела бы насквозь пронзила латные доспехи.
Полициано подобрал плотную ткань дорогого платья. Он сроду не носил таких вещей, а тут нарядили. Вроде бы - скромные и красивые вещи, ничего лишнего, все, как сам Анжело любит, а в то же время, смотря на себя в зеркало, ему трудно понимать, что это он сам. Одежда, кров, еда, работа - всё подачки. И грех жаловаться! Бери, раз дают, тем более, Лоренцо никогда не принимает отказов и затыкает уши, делается слепым и глухим, если его подарок возвращают обратно или говорят "нет". Полициано понимал, что вернуть этот статус и данную ему возможность реализоваться, не оправдать жалость к нему - значит опозориться и плюнуть в лицо новому патрону.
Тем более, что донна Лукреция, мать сего семейства, о нем такого хорошего мнения, что Анжело все чаще ощущает себя частью этой большой и разношерстной семьи. Хотя, конечно, куда ему замахиваться на такую семью! Он может стать другом для вспыльчивого и категоричного максималиста Джулиано, он может слушать заумные и долгие речи Лоренцо с открытым ртом, он может восхищать своей простой Лукрецию Торнабуони, но обмануть самого себя Анжело не может.
Он приоткрыл дверь в один из тех уголков дома, которые слили тишиной и покоем. На втором этаже всегда творилась суета. Где хозяин, там и его, как Анжело называет ее, банда, там и жизнь. Но Полициано, не нашедший себе место в этой жизни, скрылся в самом конце палаццо на первом этаже. Где-то между уютной и теплой кухней и трапезной для гостей и слуг, находился небольшой холл с приятным камином, маленьким окошком, выходящим во внутренний темный садик и скромной обстановкой. Когда-то, говорят, здесь была детская, а теперь комната пустует и, в общем-то, принимает уставших от суеты художников.
Полициано уже хотел ворваться внутрь, но сквозь узенькую щелочку увидел, что внутри кто-то зажег камин и длинная человеческая тень игриво прыгает на противоположной стене. Анжело уже хотел уйти, но остановился.
Кому еще вздумается идти сюда, если не человеку, который ищет тишины и хочет побыть наедине с собой? Местные активисты если и знают о существовании подобной комнаты, то не заявляются сюда во веки веков.
Он заглянул внутрь, чуть отперев дверь и просунул внутрь буквально голову, не зная, просить ли ему разрешения войти или просто постоять. Анжело, как всегда, не определился со своими чувствами и эмоциями.
У камина сидел человек. Со спины Полициано, который не особенно часто общается с местными талантами, чтобы не выглядеть совсем уж деревнщиной, его не узнал. Красный плащ, хорошая, но запылившаяся одежда, покрытая беретом голова. Человек явно не замечал его присутствия.
Поэт решил тихонько постучать в дверь, изгибая неловкую улыбку.
- Кхм, простите? - Отозвал он незнакомца. Ему крупно повезет, если это будет ни какой-нибудь Сандро Боттичелли. Однако Сандро, при всей его городской простоте и незамысловатости, никогда подобно этому человеку не одевался. - Можно войти?
А для чего, собственно? Хотел бы сам себя спросить Анжело. Но рукописи не горят, а сказанное не воротишь.

Полициано всюду и всегда чувствовал себя не у места, даже там, куда его намеренно звали. И хотя Анжело вел уединенный образ жизни и всюду старался прислушиваться к внутреннему голосу, он все равно смотрел на окружающих и думал: "а как бы славно быть таким же, как они". Немного более общительным, уверенным в себе; немного более талантливым и весомым в этом разношерстном обществе. Но, увы, его руки могли держать разве что перо, а душа его и муза не рождали ничего сверх того, чего он набирался.
Странное чувство посещало его - Полициано видел в городе множество великолепных мест, которые могли вдохновить кого угодно. Детский смех в Оспедале дельи Инноченти, суета у Санты-Марии-Дель-Фиоре, великолепие красок, мешающихся с уютной скромностью у ступеней Сан-Лоренцо, эта городская жизнь во всех ее ужасах и прикрасах на Понте-Веккьо - столько мест, которые возбуждали умы не только ваятелей и художников, но и поэтов, писателей. Лишний раз Анжело ловит себя на желании взяться за перо и написать о том, что на душе, но выходит совсем не то, о чем он задумывал. Желать легче, нежели воплощать свое желание в жизни.
По этой причине, Полициано неосознанно искал себе маленькое уединение и компанию. Чтобы кто-нибудь пришел и сказал ему: "У тебя все получится, Анжело, верь в себя!" и плевать, что эти слова не возымеют должного эффекта, важно, что они были кем-то сказаны, важно, что они вообще имели место быть. Дружеская тяжелая рука, опускающаяся на плечо в минуты печали - лучшее лекарство от медленно убивающего яда тоски и отчаяния.
В огромной среде: в красоте, музыке и краске, он один - поэт, который не написал ничего, достойное внимания.
Хотелось бы ему думать, что человек, сидящий у разогретого очага в переполненном и жутко шумном палаццо ищет того же. Какой-нибудь поддержки, на которую Полициано никогда бы не скупился. Он всюду и всегда поможет своему товарищу, будь он у него.
Например, Джулиано - мальчик открытый, гиперактивный, живущий полной жизнью, у него нет никаких проблем, которые Полициано мог бы примерить на себя. Та девушка не открыла ему окно прошлой ночью! Вот беда-то! Во Флоренции еще куча девиц, которые откроют. Полициано не нужно было вставлять и слова. Он был молчаливым священником, перед которым люди исповедовались, задавали вопросы и сами же на них отвечали. Он был безучастен, а ведь хотел бы обратного.
И все-таки! Быть может, в этом месте его участие необходимо? Он бы с удовольствием разрядил обстановку одинокого незнакомца, лица которого так и не узнал, да хоть свое существование немного разбавил.
Он заполз окончательно в теплое помещение, словно слуга, опуская глаза. Ему казалось, что перед ним человек куда более высшего статуса, нежели он. Тут куда не ступишь - всюду человек выше и умелее простяка Полициано, который скорее играет роль придворной мышки. А он хотел бы быть даже шутом, если уж на то пошло.
Как это, порою, важно - знать, что тебе отведено хотя бы какое-нибудь место.
Этот молодой человек, явно старше юного Анжело, выглядел очень дружелюбно. В его голосе (или же Полициано все это придумывает) слышались теплые, уютные нотки. Словно вино, сваренное на мускате - бархатное и вкусное, зазывающее и одновременно опьяняющее. Анжело вообще не поклонник выпивки, но от такого угощения не отказался бы. Так и все в этом незнакомце было ему знакомо до боли: приятные черты лица, добрый и открытый ясный взгляд. Такие люди, без сомнения, в большом количестве водились в палаццо, но на фоне задранных носов и громкого хохота других, обладатели тихой солнечной (той же мускатной) души, терялись. Быть может, таким был Лоренцо - приятным, но, без сомнения, слишком закрытым.
Все-таки Анжело поджал неловко губы, ловя себя на смелых мыслях. Кто знает, ведь первое мнение почти всегда обманчиво. Полициано не хотел бы никому мешать и уже успел построить в голове сотню мыслей и ощущений в отношении этого человека, но построить их столь же легко, как и разрушить.
- Извините, если я помешал - голос его не был дрожащим, как и трусливой лани. Полициано не боялся, а скорее напротив - желал этого контакта и желание это, в буквальном смысле, выросло на ровном месте посредством одних лишь ощущений. Но стеснительность и неловкость было в выражении лица молодого поэта, миксовалось это с неумением не выказывать открытого интереса. Именно поэтому он не сбежал по первой возможность, а на разрешение войти - именно вошел.
- Мне казалось всегда, что это место пустует - он оглядел комнату. И правда, здесь не было ощущения суеты, которая творилась на втором этаже. Местность не была затерта толпой.
Мнение Анжело подтверждалось - неизвестный ему человек искал здесь тишины, а Анжело, увы, его решил потревожить. Но уходить, вжав голову в плечи Полициано не собирался. В подобной мирной компании он чувствовал себя немного увереннее обычного.
- Да, вы правы. В суете трудно найти себе место, оттого и приходится искать угол, который ни с кем не нужно будет делить. А я, увы, не отличаюсь притязаниями на заводилу в компании. Шумные люди утомляют - позволил себе много слов Анжело и довольно тепло улыбнулся незнакомцу. В самом углу, на каминной полке, Полициано завидел кувшин с вином. Трудно было догадаться, что за пойло внутри, но в палаццо Медичи плохих вин не пили даже слуги.
Он пересек комнату не резко, но уверенно, хотя в его движениях еще описывалась некоторая неосторожность и неотесанность в виду присутствия тут кого-то постороннего. Тем не менее, с губ Полициано не сходила скромная, ненавязчивая улыбка (скорее приложение к образу), а брови его были высоко подняты, рождая на немного вытянутом лице его доброе, безобидное выражение.
- Хотите вина?- Без задней мысли предложил Полициано, будто бы предлагал только что сорванное яблоко, а не выпить за компанию.
Все-таки кое-чему палаццо Медичи учит - вежливости и манерам. Например, встречать своих гостей тепло, независимо от обстоятельств и личных притязаний или чужеродных мнений; быть вежливым со всеми, поддерживать компанию, если в ней оказался и уходить тихо, незаметно, если компания стала невыносимой. Деревенщина Полициано, который с рождения был приучен к хорошим манерам посредством воспитания отца-юриста, конечно, об этом теоретически знал, но только в высоком просвещенном обществе учился применять знания на практике. А вот его невольный собеседник выглядел и вел себя так, словно всю жизнь в этом варился.
- Я, Анжело, кстати - он протянул полный бокал приятному незнакомцу, чуть помявшись на месте. Все-таки в поведении Полициано всегда будет угадываться сельский образ, он всегда будет протяком, который протягивает бокал так, как протягивают его люди, а не короли.
- Можете звать Полициано - Анжело чуть вытянул шире добродушную улыбку, стараясь как можно эффектнее расположить к себе.
- Я вас, простите, не знаю, но видел часто в палаццо. Прошу прощения, - как много он извиняется за свою невнимательность, за то, что он вообще такой неотесанный - но мне не выдается шанса общаться с местными талантами, не дорос я до них. Напомните мне свое имя, если не сложно и... если будет к месту.
Полициано пусть и старался говорить просто, у него это получалось из ряда вон плохо. Кто-то как заметил его особенную часть природы - его врожденное умение говорить лаконично и поэтично. Он не был оратором, не был политиком, да и дипломатом не был, никто не учил его выражаться долго и красиво, как это делают сильнейшие мира (или хотя бы этого палаццо). Тем не менее, Анжело надеялся, что своими заурядными противоречиями в речи, характере и поведении не отпугнул своего нового знакомого.

Ох, как он его понимал! Лучше, быть может, чем кто-либо еще. Полициано и сам через это прошел. Всю жизнь он провел в этом гнилом Монтепульчано и не знал жизни за пределами этой деревушки. Не знал он, что есть мир за стогами сена и морем кур. Всю жизнь отец его был примером для подражания. Сколько знал и умел его отец! Сколько хотел узнать Анжело, о скольком он мечтал! И все внезапно превратилось в пыль. В один момент не стало даже того, что он имел. Не стало какого-то маленького юриста в селе, не стало и его дома, не стало той маленькой родины, которую он ненавидел за ее недалекость. Всего не стало.
Вроде бы мир - вот он! Возьми, протяни руку, стань тем, кем ты хотел стать. И эта случайная встреча с Лоренцо, это случайное и обманчивое впечатление на синьору Лукрецию Торнабуони. Ему повезло, что они оказались слишком добрыми и милосердными, а Полициано повезло, что он в одночасье стал круглым сиротой. Ему в самом деле некуда было пойти и не будь Бог так добр к нему, где бы он сейчас был? Но он здесь - в одном из лучших домов. Анжело и представить себе не мог, что однажды будет жить под такими высокими потолками, что кто-нибудь позволит ему дотронуться до совершенства. До поэзии, до искусства, посмотреть на то, что может предложить ему роскошь. Какое право после всего этого он имеет сердиться на подарки судьбы? Но он все еще был в поисках, он получил лишь часть того, что желал.
Теперь, когда ему есть чем питаться, где жизнь, чем вдохновляться, он потерял то, что считал своей неотъемлемой частью - поэзию. Муза ушла, как будто ветром сдуло. Сдуло атмосферой этой дома, где он не находил себе места. И, быть может, теперь бы Анжело, опробовав красивый, но горький на вкус, плод роскоши и вседозволенности, он отказался от всего этого ради удовольствия состояться, как поэт? Он получает, тем не менее, образование, которое никогда бы не смог получить на отцовские деньги в Сиене. Он здесь, во Флоренции и он готов блистать, но где же отражения? Где то, что придаст ему блеска на фоне других?
Искать иголку стоге сена не так трудно, как кажется. Стоит лишь поджечь траву и игла сама блеснет в пепле. Другое дело, что ему нечем было зажечь даже прутик, насколько Анжело был отощен всяким отсутствием нужного вдохновения. Ждать у моря погоды он не хотел, а с каждым днем расстройство из-за того, что ни одна строчка не выходит из-под пера становилось все сильнее и сильнее.
- Приятно познакомиться, Леонардо, Анжело широко улыбнулся молодому мастеру. Все в этом человеке выдавало натуру тонкую и не заляпанную самоуважением. Боттичелли, тот что Сандро, тоже был до чертиков талантливым и утонченным человеком, но вот характер у него был такой скверный, что в его обществе было невозможно находиться такому, как Анжело не секунды. Все эти глупые шутку и колкости по поводу его вкусов, интересов, образа жизни, мышления и вообще постоянства, надоедали в первую же минуту, потому что сыпались, как горох на голову.
И, видимо, общество Боттичелли надоедало не только ему. Конечно, тут уже сложилась своя атмосфера, своя компания, в нее трудно протиснуться, если ты скромный сельский житель, жутко неуверенный в себе и вечно презираемый за образ своей мысли. Да, Полициано меланхоличен и чаще грустен, но неужели это так выглядит смешным со стороны, что Сандро не может сдержаться, чтобы не шутнуть по этому поводу?
А остальные что? А остальным смешно.
И все-таки этот мастер был прав. Все тут на своей волне, а те, которые не включены в список доверенных лиц в Медичи-банде, все-таки должны прятаться и проводить часы в одиночестве. Полициано откровенно и грустно заулыбался, потому что осознавал и примирял на себе каждое сказанное этим человеком слово. Он встретил того, кто разделял его мнение на этот счет, Анжело всем своим видом показывал, что придерживается того же суждения.
Но сторона, как говорится - не самое плохое. Они же ушли в эту сторону по собственному желанию. Может быть, побудь они в этой компании, закалились бы и стали со временем понимать эти шутки...
Впрочем...
Наверное, нет.
Вот что значит - категорично разная природа людей. А Медичи - мастера собираться совершенно разных личностей под одной крышей и смотреть, как смешивается взрывоопасная смесь. Будто какие-то алхимики, они экспериментировали и искали тех, кто был готов вынести эти муки. Они заложили эту клубу с цветами кирпичами и ждут, что из-за какого-нибудь камня покажется цветок. А что делать остальным, у кого на то недостаточно сил? Они обречены умереть под этим бременем, а быть может, цвели бы ничем не хуже остальных.
Но нельзя заявлять и о том, что Анжело не ошибается. Его мнение может изменяться очень резко, он вообще может все на корню пересмотреть и попытаться начать все с чистого листа, он никогда не копил обид. Если завтра Сандро попросит прощения и обнимает его как брата, будет вести себя адекватно, разве Полициано станет злиться на него, за то что было ранее? Конечно же, нет.
Вот и прячусь здесь в досужие часы.
- Мы похожи с вами в этом - Анжело поднял несказанный тост и выпил за это. За понимание между двумя потерявшимися в суете людьми. - Я думал, что это место никто не посещает, потому что здесь более-менее тихо. Я иногда пишу здесь стихи... - он немного мечтательно перевел взгляд на большие резные окна и слегка улыбнулся. Улыбкой ностальгии по чему-то очень дорогому. - Писал раньше.
Вот он - приговор. У Анжело самого сердце подскочило от собственных слов. Нельзя выносить себе такие приговоры. Кем ты будешь, потеряй ты теперь и свою индивидуальность, свое единственное умение в этом мире, свою единственную страсть и талант?
- А вы? Вы тоже пишите красками, а не чернилами, маэстро Леонардо, как и Боттичелли? Он-де тоже ученик Верроккьо, я слышал. Сандро... весьма дурно о нем шутит, хотя не думаю, что со зла. Я тут совсем недавно, но все-таки в чем-то стал разбираться. У Лоренцо работают талантливые люди и я не думаю, что вы исключение из правил, но по большей части художники держатся вместе, делятся опытом и все такое. Мы с вами должны быть благодарны Богу за покровительство Медичи, а не жаловаться на него. Тем не менее, я рад, что хоть кому-то грустно по спокойствию, как и мне.
Анжело еще раз выпил. Не хотел бы он показаться человеком, который злоупотребляет, но все-таки иногда он набирал прилично. Особенно в моменты эмоционального всплеска или в моменты, когда стоило бы развязать свой не говорливый язык. Полициано свойственно все и всегда скрывать, а потом рассказать все это бывает ох как трудно, а порой и невозможно даже по собственной воле и нужде.
- Если наш дорогой меценат и замечает нашу несостоятельность здесь, то закрывает на это глаза - почти скользко произнес Анжело, словно мысли вслух, а потом, как ни в чем не бывало, поднял полные энергии глаза на своего нового знакомого: - Но мне нравится ваше общество, право слова, я хотел бы насладиться им, а не грусть по поводу того, чего найти не хочу.
И правда, чего угнетать себя обществом, в котором он не находит места только потому что не хочет быть самовольно частью их непонятной компании? Глупо, но Полициано свойственно страдать по пустякам и нагнетать на себя, однако этот человек, его слова, его теплота в голосе и его откровенность настолько располагали к себе, что таким уютом хотелось наслаждаться без приторной грусти.
В конце концов, они еще успеют бичевать себя. А пока льется вино в приятной компании, может быть, логично отставить бичу?