Холод окутывает сначала ступни, потом талию, руки, забирается в легкие, проникает в каждую клетку, и вот он уже внутри, в сознании, как будто так всегда и было, как будто ты лишь высеченная изо льда статуя.
Она чуть ли не скользит по полу, её походка настолько плавна и мягка, что под стать легкости мёртвого.  Дрожащими пальцами она поднимает с тумбы старую деревянную расческу, её взгляд рассеян, губы – пересохшие, словно осенние листья. О, она помнит эти листья, помнит их шуршание, из того времени, когда ещё существовали цвета. Мысль о шумящих, но неизбежно, раз за разом умирающих деревьях вгоняет её в ещё больший ступор, и глаза наполняются блеском безвкусных слёз, слёз, таких же пустых, как и она теперь.
Мэдисон потеряла счёт времени.
Белые пряди падают на плечи, спутанные, неухоженные, будто и не её вовсе. Она медленно расчесывает свои волосы, пытаясь выловить что-то из глубин бесконечного космо-сознания, пытаясь схватить тень на дне разума, тень, которая укрывает собой остальной мир.  Девушка ходит от стены к стене, с опаской глядя на раскрытую дверь – кажется, можно выйти, кажется, путь свободен. Но Мэдисон и шагу не решается сделать. Она не помнит, почему, не помнит, зачем, но твердо знает – нельзя выходить из палаты.
Коридор учтиво предупреждает о чьем-то приближении, разнося шорох медицинского халата на весь этаж. Или это только кажется?
- Милая, скоро процедуры, ты готова? – ласковый, невероятно заботливый голос впивается в челюсти, легкие, кисти, парализуя их, на миг лишая умения дышать.
Готова ли? Вечности не хватит, чтобы подготовиться к такому, всё существо Мэдисон напрягается в желании разбить голову чёртовой медсестры о стену, раз за разом, методично вбивая её в выбеленную клетку.
- Да, Марта, конечно. – Робкая улыбка мягкой трещиной разрезает лицо, и еле заметная складка меж бровей, секунду назад зацепившаяся за лоб Мэдисон, бесследно исчезает, как и мысли о пробитом черепе визитерши.
Мисс Монтгомери не помнит собственное имя.
- Знаете, Марта, я всё чаще думаю о переводе на третий этаж. – Она послушно бредёт за медсестрой, нежно и чуть мечтательно разглядывая её кудрявый затылок. – Доктор говорит, что я хорошая девочка и у меня большие успехи. – Интонации звучат жалобно, она как будто убеждает скорее себя, чем Марту. – К тому же, кажется, я начинаю что-то вспоминать, мне снятся сны, в них тоже белые стены, но не как в больнице, там широкие лестницы и несколько молодых девушек, мне кажется, я смогу вспомнить их имена, вот увидите, смогу! Память возвращается, я почти уверена, что имя моё начинается на букву «М». – Марта резко останавливается, вынуждая Мэдисон впиться ногтями в медсестринское плечо. Шорохи и крики, то и дело доносившиеся из захлопнутых дверей палат, резко смолкают, и хрустальный звон тишины заполняет здание, коридор и душу Мэдисон.
- Ты никуда не пойдёшь, юная леди. – Голос всё так же по-матерински заботливый, но в нём явственно чувствуются стальные ноты, холодные, бескомпромиссные и страшные. Марта медленно разворачивается, стискивает запястья неожиданно крепкой хваткой и толкает девушку к стене, наваливаясь своим тучным телом. – Ты никуда не пойдёшь, но мы попробуем ещё раз, ладно? – зловоние её рта застилает всё вокруг, доводит до тошноты, заставляя закрывать слезящиеся глаза, и вот коридор уже кружится, кружится, кружится, Марта расплывается тухлым жиром где-то в другом мире, другом, чужом, соседнем, поддельном мире.

Мэдисон потеряла счёт времени.
Белые пряди падают на плечи, спутанные, неухоженные, будто и не её вовсе. Она медленно расчесывает свои волосы, пытаясь выловить что-то из глубин бесконечного космо-сознания, пытаясь поймать, кажется, всего лишь дуновение, что мгновение назад было прямо тут, в её руках, но неизбежно ускользнуло. «Как смерть деревьев осенью» - думает она.  «Как отрывающиеся от веток листья».
Блондинка аккуратно возвращает расческу на законное место, и быстрыми, немного суетливыми шагами направляется к двери, что отделяет палату от общего коридора. Она слышит, как мычат, взвизгивают, шепчутся люди за такими же дверями. Кивая знакомым, она весело топает по коридору, радуясь чему-то, что ещё не пришло на ум, но, конечно, уже есть в её памяти. «Сегодня большой день» – думает она. «Очень важный день».
Марта сидит за своим столом, спокойно наблюдая, как пациенты едят, беседуют, играют в шахматы. Все они приветливо машут Мэдисон, и она отвечает им тем же, но стоит ей взглянуть на кого-нибудь, как они резко отворачиваются, или нагибаются, или прячут лицо в руки, как будто у них и вовсе нет лица, как будто всё лишь декорации. Но она привыкла к этому, привыкла настолько, что ей давно уже казалось, что и её лица вовсе нет, что она – лишь собирательный образ этих стен. «Каждый миллиметр здесь пахнет смертью».
- Марта, доброе утро. – Старшая медсестра не поднимает лица, она смотрит в свои бумаги, и вьюн кудрявых коротких волос, выкрашенных в неестественно ярко-рыжий, нависает над столом. «Разве всё это не странно?» - Я могу проследовать на процедуры, доктор уже ждёт меня? – И Марта поднимает лицо, в ту же секунду заставляя Мэдисон отводить взгляд, смотреть в пол, на босые ноги.
- Разумеется, милая.  На цокольном этаже для тебя всё уже готово. – Монтгомери кивает и коридорами направляется вниз, напевая про себя какую-то старую песенку и отгоняя мысли о том, что «цокольный этаж» - просто корректное название для подвала.