- Ты что, шутишь так?! - Первое, что произнесла ошарашенная Мария, услышав слова своего учителя. Нет, Мария, конечно, знала, что не плохо разбирается в музыке и обладает не дурным голосом, но что бы так... Моцарт хочет предложить ее кандидатуру в новой опере? Конечно, это большая честь для юной Мерривезер, да только ее вряд ли такую неизвестную примут даже в хористки театра. Но она искренне надеялась, что рекомендации Вольфганга хоть как то подействуют на директора театра. Герр Роззенберг... она была весьма наслышана  о нем и он не то, что бы не нравился рыжеволосой девушке, она просто... несколько побаивалась его. Ибо в рассказах слышала много не лестного о нем. Что он, например, вспыльчив. А вспыльчивого человека, тем более с тростью стоит побаиваться. А то не дай Бог угодит этой самой тростью куда-нибудь, что потом будет больно и обидно.
Кстати, когда она задала этот вопрос, пальцы легли не на те клавиши и вообще издали весьма неприятный, но столь характерный для таких неожиданных моментов звук, аля "ту-дум". Смотря внимательно на лицо Моцарта, Мария пыталась понять, серьезен ли он или шутит? С одной стороны Амадей в своем возрасте ведет себя почти как ребенок, как какой-то подросток и ко всем поступкам его относиться серьезно нельзя, даже сейчас он улыбался, но с другой стороны - разве о таком шутят?
Мария вздохнула и положила руки на клавесин, не касаясь клавиш. Это, конечно, прекрасная возможность пробиться в люди, ведь она осталась по сути ни с чем... Но это все равно было очень рискованно, ведь Мария не знала, чего и ожидать. Да и к тому же она волновалась, ее сердце даже забилось чаще, когда ей сообщили эту новость.
Ох бедный Моцарт... Если учесть тот факт, что его "Женитьба Фигаро" венской публике пришлась не по нраву мягко говоря, будут ли в театре готовы сделать такой опасный и необдуманный шаг - взять Мария в труппу. Ведь она прекрасно понимала, что одного таланта не достаточно, да и есть куча людей, намного талантливее самой Мерривезер.
Повисло неловкое молчание и в этот момент учитель и ученица переглядывались, будто говорили на своем, каком-то странном, немом языке.
- А чем черт-то не шутит... - в конце концов выдала Мария, поднимаясь на ноги и улыбаясь. Все-таки она решила попробовать, да и по сути...она ведь даже ничего не теряет. Если она не достаточно талантлива, то ей просто укажут на это и пригласят покинуть театр и придти на следующую оперу в качестве зрителя. Не будут же ее там бить, в самом деле.

Какая досада, они опаздывали! В самый ответственный день! Это было одним из законов подлости, поэтому пришлось часть дороги бежать на своих двоих. И в этом меньше всего повезло Марии - ей пришлось бежать очень аккуратно, что бы не испачкать свое платье. Да, вот вам и леди... простите, мадемуазель.
- Господи, опаздываем! - запыхавшись, подтвердила очевидную вещь Мерривезер, уже подбегая к дверям театра. Зайдя внутрь, Мария глянула на Вольфганга - счастливый, как незнамо кто, весь блестит как самовар, однако, не сказать, что бы спокоен. Ровно, как и сама Мария, только она не выглядела такой уж счастливой.
- Опаздываем-опаздываем-опаздываем... - Это повторяла Мария, пока они с Моцартом не добрались до нужной двери, ведущей на большую сцену, где сейчас начиналась репетиция, пока еще без костюмов.
Оглядевшись по сторонам, у Марии аж дух захватило. Вроде ничего такого и не было вокруг, но она всегда мечтала смотреть не на сцену из зала, а наоборот - на зал со сцены. Всегда мечтала быть на сцене, и вот появилась маленькая, совсем малюсенькая надежда на то, что ее мечты сбудутся. Заметив графа Розенберга, от сердца Марии отлегло, он ей показался в некотором роде... безобидным, хотя это она, конечно зря. Тут все еще стоит беспокоиться.
- Я глубочайше прошу прощения, возникли некоторые непредвиденные обстоятельства. - Мария, как воспитанная барышня, склонилась в реверансе. Как же хорошо, что запачканную часть подола ее  розовато-красного платья не было видно! А то было бы жутко стыдно.
Мария сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь хоть как-то успокоиться, подавить волнение. Что ж, хорошо хоть она здесь не одна, а с Амадеем. Все-таки очень хорошо, когда ее учитель музыки оказывается в конечном итоге и хорошим другом.

Эта тишина, что воцарилась в театре заставляла напрячься. Эта тишина напоминала тот напряженный момент, когда огромный оркестр уже вот-вот готов начать играть оглушительную мелодию и ждет пока дирижер взмахнет своей палочкой. Волнение, что словно плющ начал оплетать каждую клеточку тела начало даже раздражать, она ведь обещала самой себе что будет стойкой, да и нельзя проявлять слабину, иначе считай все, пропало все. Мария вытащила из рукава беленький платочек и начала нервно переминанть его в пальцах, смотря то на господина Розенберга, то на своего товарища - Вольфганга Моцарта.
Мария мигом будто остолбенела и даже оторопела, когда граф повелел жестом и многозначным звуком замолчать, Ммерривезер даже подумалось, что в этот момент ее губы кто-то зашил невидимой веревкой - настолько плотно девушка их сжала. Отойдя чуть назад девушка чуть-чуть спряталась за своим более взрослым другом, поражаясь, как он может веселиться в этот момент.
Видимо, появление Гения вместе с какой-то неизвестной и довольно юной барышни привлекло внимание и всех остальных здесь находящихся - на фоне заулюлюкали, загомонили и кто-то из молодых актеров с ярко подвденными ( что бы было заметно со сцены) глазами и румянцем на щеках задорно подмигнул Мерривезер, подкрутив приклеенный ус. На этот жест внимания Мерривезер лишь неопределенно хмыкнула и демонстративно отвернулась. Нечего ей тут глазки строить. В конце концов она серьезная барышня и сюда пришла не женихов искать!
А пока Мария начала разглядывать остальных артистов, граф в пестром камзоле начинал злиться и отчитывать Моцарта, словно тот опоздал на какой-нибудь музыкальный урок к старому и ворчливому учителю. Кстати, сколько лет господину Розенбергу? Но этот вопрос на долго не задержался в голове Марии, и более того - ответа и раздумий совершенно не требовал, а появился в голове просто как бы между прочим.
Тут Мария совсем приуныла - раз Розенберг даже не стал больше им уделять своего внимание - то дело точно дрянь. Что ж, этого можно было ожидать... В общем, не самые приятные мысли теперь появлялись в голове Марии, как бы даже безысходные. Она удрученно вздохнула, уже развернулась, что бы направиться к выходу, ибо ей показалось, что здесь больше делать нечего, а лишний раз мазолить глаза графу не было никакого желание - себе дороже ибо, и хотела направиться к выходу как...
О оже, Моцарт! Опять этот его мальчишеский норов! Хоть Мария и любила легкий характер своего наставника, но не в такой же серьезный, и можно даже сказать, ответственный момент! Мерривезер мигом развернулась и уже хотела было схватить за руку неугомонного Моцарта, что бы не нагонять на себя еще больше грозовых туч, но руками поймала лишь воздух, чуть подавшись вперед.   В этой же весьма комичной позе - чуть наклонившись вперед и схватив невидимую руку Мария простояла примерно с минуту - пока Амадей вдоволь на кривляется. Она вышла из этого ступора лишь когда Моцарт упомянул о том, что Мария может исполнить партию.
- Нет-нет-нет, Амадей, ты что! Какая главная роль! - Мария сокрушенно схватилась за голову, и готова была упасть театрально-драматически на какое-нибудь кресло, но в зоне досягаемости не было захудалого стульчика - пришлось стоять, однако, Мария чувствовала себя весьма неудобно. Особенно когда с писком сцену покинула прима Кавальери. Девушка проводила ее сочувствующим взглядом, ибо понимала, какой это для нее шок. Да и для самой рыжеволосой это было неожиданно. Она то ожидала какую-нибудь маленькую, второстепенную... Слишком много ответственности - Мария боялась что струсит.
Что ж, теперь все действительно зависело только от нее. Если приму не вернуть, то всему, что называется, капут... Хоть Мерривезер и понимала, что ее и рядом нельзя было ставить с этой известной певицей, но разве был другой выбор? Надо хотя бы попытаться, что бы не подвести. Все находящиеся в театре - малый состав оркестра с дирижером, актеры и откуда-то взявшийся работник верхних ярусов театра смотрели на троих людей - графа Розенберга, Моцарта и молодую девушку, имени которой никто даже не знал будто они были актерами какой-то пьесы, которая разыгралась прямо у них на глазах. Нервно поправив прическу, Мария просеменила к середине сцены, где акустика была еще лучше и, прокашлявшись, начала петь. Без разрешения и позволения. Просто хотя бы для того, что бы разрушить эту тишину и напряжение, которое непомерным грузом упали на плечи каждого.
Io ti penso amore, quando il bagliore del sole risplende sul mare
Io ti penso amore, quando il raggio della luna si dipinge sulle fonti.
Мария побоялась петь главную женскую партию, что бы не дай бог не разозлить графа, поэтому исполнила акапелло первое, что вспомнила.
Io ti vedo, quando sulle vie lontane si solleva la polvere,
Quando per lo stretto sentiero trema il viandante, nella notte profonda.
С каждым разом волнение пропадало, а ведь в начале можно было услышать дрожь в ее голосе. Нежный и уже уверенный голосок Марии распространялся по сцене и за ее пределы, но она остановилась на середине, ибо побоялась почему-то петь до конца.