Уилл вдыхает морозный воздух, едва заметно касаясь пальцами обветренных губ. Где-то на уровне его слышимости играют свою мелодию волны, бьющиеся о песчаную кромку суши. Водная гладь отчего-то не доступна зрению, куда бы Грэм не обратил свой взор. Везде его ожидают лишь куски грязи вперемешку с песком. Разум подводит его. Но это он знал и наяву. Гораздо обиднее, когда тебя подводит собственная фантазия. Уилл усиленно пытается верить в то, что это всего лишь плод больного воображения. До тех пор, пока в его голове не щелкнуло, а глаза не начали видеть происходящее сквозь мутную матовую пленку. С каждой минутой звучание волн становится громче и Уиллу начинает казаться, что все это время на самом деле приглушенные телевизионные помехи подло выдавали себя за шум прибоя. Уилл выдыхает, вздрагивая, выпуская изо рта сизый клубок пара. Ему кажется, что он выдохнул частичку своей памяти. Если ты откроешь эту дверь.
Он страдальчески улыбается, от чего замерзшие уголки губ отзываются болью. Произносимые им звуки похожи на скулеж бродячего пса. Его босые ноги неуверенно шагают вперед. И каждый раз он думает, что в такое путешествие нужно было взять с собой ботинки. Куда? Уилл напевает одному ему известный мотив и начинает шагать чуть увереннее.
Две собаки вслушиваются, поджав уши от холода и виляя куцыми хвостами в репьях, плетутся следом. Пустынный холодный пляж раскрывает новые границы. Уилл закрывает глаза. Его ступни покалывают, встречая под собой то острые травинки, то не пойми откуда взявшиеся соломинки. Лес приветствует его стрекотом  кузнечиков и взволнованными возгласами сов. Уилл открывает глаза. Пальцы ног ощущают мягкий пух лисьего хвоста - промелькнувшего рыжего пятнышка, ускользающего прочь сквозь тонкие ветки кустарников. За непроглядной тьмой ее шерсть кажется ярким костром – ветки хрустят, ломаясь под белесыми лапами, и напоминают треск угольков. Перед тем как совсем исчезнуть, она поворачивает к Грэму свою длинную морду, выразительно смотря черными глазами. Ты не сможешь. Уилл почему-то благодарно кивает в ответ, но продолжает стоять на месте. На миг ему показалось, что лиса лишь разочарованно покачала головой, горделиво разворачиваясь и убегая дальше, по своим лисьим делам. А может быть ему и не показалось. Сейчас это было не столь важно.
Важнее была кровь, подступающая к его пятке, медленно обволакивающая своей алой лужицей ступню. Кровавая дорожка начиналась, вытекая из дупла огромного дерева, разветвленной паутиной обволакивала весь лес в пределах его видимости. Последняя ее нить заканчивалась около пятки Уилла. Ему невольно начало казаться, что он нарушил какой-то очень важный процесс. Может быть, наступил или случайно задел. Но когда он приподнял ногу, испуганно отходя чуть левее, обнаружил, что кровь тянется за ним. Собаки за спиной протяжно завыли.
Незримая рука толкает Грэма в спину и он валится на землю, впиваясь пальцами в липкую, размытую дождем грязь. Колени, оцарапанные о лежащие на земле ветки, ноют мерзкой саднящей болью. Он тяжело дышит, пытаясь совладать с весом свалившейся на его поясницу ночи. Она придавливает его к земле, бьет по локтям и пытается схватить за загривок. Вокруг него умерло все, кроме абсолютной темноты. Но Уилл, на удивление, не чувствует страха.
Он поднял взгляд, о чем пожалел буквально через секунду. Инстинктивно зажмурил глаза, но этот запах впитался в память, от него невозможно убежать или спрятаться. Уилл чувствует аромат дождя, заплесневелых грибов и разложившихся тел. Он слышит предсмертные хрипы бесчисленного количества людей, дыхание, чувствует как вздымаются их грудные клетки, улавливает их предсмертные мольбы и ничего не может сделать. Что? Он ощущает, как чернильный гной растекается под его руками, врастает в почву и вся земля пахнет тем самым днем. Живой теплицей из тел. Чьи-то навсегда останутся изувеченными, чьи-то любезно принял в себя лес. Но все они умирали долго и мучительно. Или умирают до сих пор.
Уилл поднимается с колен. Страх полыхает в нем ярчайшим из огней. Именно страх заставляет его идти вперед, разрывая руками кровавую паутину, наступая босыми ногами на труху из черепов, костей и суставов, прокладывая себе путь дальше. Ветки деревьев хлыщут по лицу. Чуть поодаль себя он видит яркое рыжее пятно, понуро свесившее свои лапы вниз. Лиса покоилась намертво «прикрепленная» к стволу дерева, в обрамлении сломанных рогов, пронзающих ее тельце четырьмя белоснежными заостренными лезвиями. Контролировать.
Тьма наигранно-покорно расступается перед Уиллом. И он, несомненно, ждет от нее подвоха. Но она продолжает растворяться, с утробным гулом рассеиваясь в небе, забирая с собой души сломанных тел, яркое рыжее пятно лисы, кроны умерших деревьев и все вопросы Уилла.
На место его опустевшему разуму приходит безмятежное спокойствие. Он закрывает глаза. Чувствует запах рассвета. Росы. И чего-то, что пугает его. Отчетливо и размеренно, не торопясь и не пытаясь создать дешевую драму ужаса, к нему приближается его страх. У Грэма сбивается дыхание. Он знает, что это. Но не помнит, кто это. Его сознание подводит его. Нечто кажется ему непохожим на типичных кровожадных монстров, их он не боится. Нечто, приближающееся к нему, изысканное, осторожное и внимательное. Уилл чувствует, как нечто всматривается в каждое движение его ресниц, наслаждаясь тем, как бегают его зрачки под пленкой бледной кожи, не в силах разглядеть ту правду, что ждет впереди. Нечто пахнет старыми книгами, корицей и дорогим вином. Уилл открывает глаза. В его сознании раздается отчетливый стук метронома, отсчитывая каждую его ошибку, от и до.
Грэм силится что-то сказать, но вместо слов в его горле застряла черная сажа и приступ удушья. Его память пытается уцепиться за обрывки фраз из действительности, пытается уловить образ и вспомнить это лицо. То, как на нем расцветает улыбка, пугающая и отвлекающая внимание от глаз. Взгляд этих глаз говорил абсолютно иное. Он рассматривал, изучал, пытался понять. Улыбка заведомо врала о том, что жертва безразлична, успешно поймана и загнана в угол. И подкоркой сохранившегося сознания Уилл понимает, что это правда. Действительная правда. Нечто не станет искать беспомощных, бесполезных жертв.
И нечто будет выдавать это за лечение. Панацею. Спасение от лже-себя. Спасибо, доктор.

Уилл чувствует лишь страх. Чувство расползается по телу ощутимой дрожью, острым лезвием проходит вдоль позвоночника и разрывает податливую плоть между ребер. Оно цепляется за нервные окончания, дергает их, словно тонкие нити. Тело Грэма обездвижено. Зрачки улавливают лишь слабые очертания какого-то движения прямо напротив. Он зажмуривает глаза. Маятник бьет один раз. Он открывает глаза. Страх переплетается, цепляясь за его мышцы, ловко проскальзывает меж костей и застывает мертвой черной коркой вдоль всего тела. Уилл знает, что может управлять собственным телом, но отныне преимущество отнюдь не на его стороне. Ни шагу вперед, ни шагу назад. Страх контролирует его.
Уиллу хочется вздохнуть спокойно, когда он видит знакомое лицо. В безопасности. Часть его разума устремляется туда, в реальность. С легким щелчком распахивает ту дверь. Дверь, что есть проводник из мира суетливого, медленно пожирающего его, в мир, где всегда уютно и хорошо. Где пахнет чем-то сладковатым и каждый его шаг сопровождает тихий шелест книжных страниц, да еле слышный скрип деревянных половиц, словно убаюкивая. Частичка разума Уилла нежится в иллюзии комфорта. Он, уносимый такой знакомой, едва доступной слуху, колыбелью, прикрывает глаза. Маятник бьет два раза. Он чувствует, как разум с болезненным ревом собирается воедино и резко вздрагивает. Теперь ему нестерпимо холодно, словно его выставили за дверь в морозную ночь. Он знает, что напротив него стоит все тот же. Все с тем же знакомым лицом, которое он никак не решается вспомнить. Он открывает глаза, смотрит на него и не может связать тот теплый образ с существом, на ладони которого лежат семь гранатовых зерен.
Мелодичный голос, с трудом пробивающийся сквозь чернильную пелену страха, шепчет: «Нет». За него говорит кто-то другой, но дальше он додумывает сам – он не обязан, он не должен, ему не нужно. Словно догадки, возникшие в мыслях по счастливой случайности, выбравшиеся из ниоткуда. Внезапное осознание. И он догадывается, что ему нужна помощь. Но ни в коем случае не от этого человека. Он догадывается, что легкая улыбка тонких губ соткана из тьмы. В опасности. Но собственный разум снова оборачивается злейшим врагом, спасая самого себя от куда более болезненного краха, быстро топит эти маленькие кораблики мыслей. Уилл мгновенно забывается, успевая зацепиться за один единственный спасательный трос.
- Не верю тебе, - едва заметно шевелятся его губы, будто ему противно то, что он говорит. И сознание рисует миллиарды воспоминаний, пытаясь достучаться до его памяти. Почему-то он слышит чужие голоса вместо своего. Люди, обладатели звонких, слишком грубых, хриплых, откровенно раздражающих речей, вежливо кивают головой. «Здравствуйте, доктор Лектор», - и Уиллу интересно, что они говорят ему, как только дымка его доброжелательного образа рассеивается, открывая неугодную посторонним душам правду? Когда его слова ранят больнее ножа. Когда он заставляет их принять себя такими, какими они являются на самом деле. Принято ли что-то говорить в таких ситуациях? Наверное, лишь стыдливо молчать. И Уилл молчит. Голоса, словно послушные питомцы, разом замолкают следом. Он не слышит ничего, кроме собственного громкого дыхания. Слишком громкого для столь безмятежной тишины. Он закрывает глаза. Маятник бьет три раза.
Уилл понимает, что это приглашение. Но вовсе не в тот дом, в котором ему нравится бывать. Он не хочет открывать глаза лишь для того, чтобы вновь обнаружить, что не сдвинулся с мертвой точки. Но ему приходится. Гранатовый сок разливается в руке доктора, тяжелыми каплями опадая вниз. В их бледно-алом отражении Грэм видит изувеченные лица, изуродованные тела, надломленные мысли и давным-давно сломленные души. Они, переливаясь одному ему знакомой мелодией, состоящей из одних лишь слов, рассказывают о незавидной судьбе тех, кто однажды встретился с монстром. Завывают, иногда вскрикивают, быстро замолкают и все еще боятся – он может услышать и вернуться за ними. Этого они бояться больше всего. Их повествование, пропитанное горечью и тоской, прерывается ревом Уилла. Он резко вытягивает руки вперед, обхватывая ладонь доктора, сжимая ее до такой степени, чтобы алая мелодия прекратилась. Гранатовый сок расползается под его кожей, оставляя ощущение чего-то неприятного и склизкого. Песня медленно затухает и более от нее не остается ничего, кроме прерывистого тихого плача. Он впивается взглядом в такое знакомое лицо, но не может найти ничего, что видел раньше. Про него ли слагалась эта песня? Он ли тот самый, кого стоит бояться?
Уиллу хватает нескольких секунд для размышлений. Его спина с неестественным хрустом выгибается, пытаясь стряхнуть с себя корку страха, намертво осевшую под кожей. Это дается большим трудом, но он находит в себе силы, чтобы научиться противостоять. По крайней мере, он возвращает себе власть над телом, а это значит, что ему можно идти куда вздумается. И чувство свободы, медленно разливающееся под сердцем, греет душу, уверяя в том, что он все еще может проснуться. «Нет», - слышится на задворках сознания, но Уилл больше не хочет слышать. Он собирает все силы для одного единственного рывка, зажмуривает глаза и тянет доктора на себя, заставляя того пойти вперед. Маятник бьет четыре раза.
Холод пробирает тело Уилла и он, обессиленно улыбаясь, понимает, что оказался там, где хотел. Руки отпускают доктора, он открывает глаза. Мир перед ним снежный и пустой. Где-то вдалеке виднеются горы. Протяжно свистит ветер. Сияющая белизна ослепляет, но Уилл уверенно шагает вперед. Он знает это место наизусть. Даже не задумывается о том, следует ли за ним доктор Лектор. Наверняка следует. Грэм и так раскрыл ему достаточно многое, чтобы вот так прятать очевидное. Грэму хочется разуверить его в том, что тот мир действительно страшен. Ведь нет ничего страшнее, чем то, что он так спешит ему показать. На горизонте виднеется маленький одноэтажный дом, похожий на убежище лесничего. Уилл, практически, бегом преодолевает короткое расстояние. Спешит открыть дверь. Дышит так, словно не может набрать в легкие достаточно воздуха. Заходит внутрь.
Когда-то в этом доме было уютно и спокойно. Когда-то здесь кипел чайник, завывая и выпуская дым из носа. Когда-то здесь топили дровами камин, разводили огонь и пили горячий какао. Уилл не жил здесь, но знал историю этого домика наизусть. Его настигла большая трагедия и теперь стены этого дома поют свою песню. Теперь здесь пахнет формалином. Теперь здесь на каждом углу лужи крови. Именно сюда Уилл уносил свою память о тех жертвах, которых ему довелось увидеть. Именно здесь захоронены их тела. И именно здесь расположены те тотемы, показательные предупреждения или сигналы из тел, исследовать которые Джек обязательно звал Уилла. Они появляются, словно фантомы, один за другим, образуя ровный ряд. Этот дом – музей страха Грэма. И он знает, какая черная змея вьется вокруг его шеи, как она успела пробраться прямо к его сердцу. Сегодня он допустил ошибку и дал ей слишком много свободы. Но, наверное, это не напрасно.
Уилл судорожно вздыхает и резко оборачивается. В сетчатке его глаз отражаются фантомы прошлого, слишком яркие, чтобы их можно было забыть. Его взгляд молит о понимании и вопрошает: «Монстр ли я?»