Сикст IV, не менее мрачная фигура, отождествляемая наряду с Иннокентием. Столь же зажиточный папа, оставивший после зажиточное состояние и зажиточных родственников. Рим повидал очень многое, очень многое испытал и переписал. Теперь нельзя доверять ни перу историков, ни перу дипломатов. Каждый творил в своей голове свою историю и черт сейчас отличит правду ото лжи. Можно лишь позвать покойника с того света и спросить: "как ты жил, черт возьми, на самом деле?"и не факт, что покойники не могут лгать. Лгать могут все: историки, дипломаты, мертвецы. А память она жива, пусть и лжива, ее несут из поколения в поколение, переживают и видоизменяют, ее делают такой, как угодно кому-нибудь.
И если бы его отец, папа Родриго де Борджиа, захотел бы переписать жизнь старого зажиточного и алчного Сикста IV, то кто-нибудь за звонкую монету это сделал бы и увековечил свои писания в больших Ватиканских библиотеках или Флорентийских секрето библити. Завтра предки этому поверят и ни за что не станут осуждать достовернейшее перо какого-нибудь случайного секретаря.
Так случилось и с папой Сикстом. Неизвестно точно, кем он был, да какую жизнь прожил. Сколько сделал хорошего, а сколько плохого. Им остается только судить по тому, что он успел оставить, что успели оставить его родственники.
Чезаре Борджиа казался настоящим красным пятном среди черных стражников и не менее темных, пугающих стен. Его лошади неслись по пьяццо Рима, в сторону Собора Святого Ангела, если это место вообще можно было назвать Собором, а ангела, под которым происходило кровопролитие и всякие мирские страхи, святым. И вот Святой Ангел встречает их  своими объятиями. Под Святым Ангелом не могут совершаться грехи, не так ли? Под светлыми комнатами и открытыми двориками не могут сидеть заключенные, желающие только одного - смерти, не так ли? В Риме все не так, как кажется.
Мрачное помещение еще сохранило былую красоту, прошло мало времени для того, чтобы об этом иметь возможность судить. Длинная увесистая люстра покачивалась под сквозным ветром, богатые произведения искусства, стоящие на столах, расписные столбы. Тот, кто обладал этими покоями жил на широкую ногу, должен был признать Чезаре. Все здесь говорило о приложенной папской руки или руки какого-нибудь богатого кардинала. Духовные лица, в силу своей низменности и греховности, любят жить так, словно живут в последний раз. А как же догматы о вечном покое? О том, что скромность в вещах возносит богатство души? А том, что красивые люстры, да шелковые простыни в могилу с собой не унесешь? В любом случае, об этом хозяин комнаты знал, как никто другой лучше.
- Кто был хозяином этого места? - Микеллето стоял за спиной Чезаре тенью, призраком, хотя нельзя исключать, что в этих широких просторных помещениях с обвалившимися стенами не обитают призраки. Призраки хозяев, призраки убиенных, тех, кто заколоты совсем недалеко в тюрьме, призраки отравленных и задушенных любовниц, призраки мечтаний и былых свершений. Вопрос был неуместен - Чезаре знал, кто обитал здесь.
Но покои эти были найдены совсем недавно. Словно новую реликвию их папе Александру VI преподнесли к ногам. Ответят ли все эти вещи, да бесполезные молчаливые статуи на один нескромный вопрос, тревожущий душу папы Александра - был ли Риарио сыном папы римского? Александр, имеющий многочисленное потомство, конечно же, первым хотел бы знать ответит на этот вопрос.
Но статуи ничего не расскажут. Их губы из гипса, из глины, вышедшие из-под рук неокупленных мастеров, не более. Они видели, может быть, много вещей, но они не расскажут, даже в самых темных закоулках Собора Святого Ангела.
- Папский бастард, - ответил один из стражников, зажигая свечу. Но и без свечи здесь было довольно светло.Нужно прибраться, занять комнаты, сделать ремонт, оживить это место и самому поселиться здесь - прекрасное место, особенно для того человека, как Чезаре Борджиа.
- Помни с кем разговариваешь, - выговорил в ответ Борджиа, беря в руку маленькую статуэтку. Папскому бастарду о папском бастарде.
Владелец местными несметными богатствами знал толк в искусстве, ну или притворялся, что знал. Если восстановить это место, оно заблестит новыми красками. Идеально.
Но снизу, ночью, когда верхушка Собора засыпает, низы просыпаются и ветер приносит крики. Умирающих, желающих умереть, уже умерших. Криками наполнен каждый камень этого места, жуткого, без сомнения и таинственного. Но, Боже упаси, Чезаре Борджиа не верит в мистику. Быть может, и в Бога он не верит.
Он верил в истину. О том, что живые здесь опаснее мертвых, о том, что именно живые здесь кричат, а мертвые молчат, иначе, почему бы им не рассказать о своей жизни самим? Да заткнуть рты тем, кто пытается клеветать на них? Если призраки существуют, то почему он, Чезаре Борджиа, живущий ночной жизнью, побывавший в самых темных местах этого места, никогда не видел их? Пусть покажутся, коли на самом деле имеют место быть.
Чезаре выпроводил стражу и попросил Микелетто подождать у выхода. Красная сутана у полы стала практически черная. Но ни одна деревяшка под ногами его не затрещала. Все сделано на славу. И высокий потолок над головой был присущ более соборному залу, нежели личным покоям. А ведь у этого человека тоже был сын по имени Чезаре. Борджиа усмехается. Нет людей хуже тех, кто выступает под знаменем быка. Людей, на чью голову свалятся все грехи мира, тела которых будут преданы земле без отпевания, когда придет час их смерти. Люди плюнут им в мертвое лицо, ибо в живое не посмеют. Так случается со всеми, кто был велик при жизни, со всяким, кому завидуют.
Потертые портреты с выцветшими красками, с серыми лицами и почти умершими, давно не живым глазами, смотрят на Чезаре пристальным взглядом. Ну же, расскажите, что вы видели? Борджиа уже точно представлял, как старые полотна он сменит новыми, как дорогие ковры, которых время превратило в тряпки и это место расцветет. Может быть, поместить сюда Катерину Сфорца? Привязать ее к постели длинной цепью и пусть расхаживает по месту, где жил когда-то ее муж?
Чезаре Борджиа был человеком, слепленным из того же теста, что и хранитель этого места. Если Риарио берег свои покои, есть ли здесь что-то ценное? Не поймите неправильно, он не расхититель гробниц, всего лишь политика, всего лишь интерес. Чезаре попытался открыть ящик в столе, но было безрезультатно. Если люди закрывают ящики это означает, что туда лезть не надо. В сутане у него всегда был длинный нож и Борджиа попытался скрыть замок. Только на третьей попытке он поддался. Внутри был высохший пергамент, почти рассыпающийся в руках. Сырость и затхлость заброшенного со смерти хозяина места сделали свое дело. Но каждая буква могла представлять интерес. Чезаре зажег свечу, подвинул стул и присел на пыльное место, не заботясь о чистоте своей красной сутаны, как и о безопасности своей черной души.

В век, где покупается все: любовь, ненависть, зависть, здоровье, жизнь и смерть деньги творят человека, нежели человек творит их. Но стоит ли придавать этому явлению столь уж много негативных эмоций? Власть всегда есть и будет в руках богатых людей. Деньги могут стекаться к тебе в руки, как стекаются они невиданным образом к Медичи, сидящих на золотых пирамидах. Точно так же сплываются деньги к зажиточным кардиналам, толстым и старым, как кардинал Версуччи, разбогатевшим на отцовских титулах, к молодым и хитрым, как кардинал Сфорца, всегда оказывающимся в нужное время в нужное место. Эти руки творят историю, никакие более. Люди, живущие на пару флоринов в месяц ненавидят бюрократию, коррупцию и людей, правящих ими. Но разве людей спросили? Пока у людей есть деньги, ничего плохого в коррупции не будет.
Говорите, что духовные ценности деньгами не купишь? Как бы сказали Медичи: "купить можно всех и все", в том числе дорогу в ад или рай, душу или бездушие. Все покупается и все продается, главное, знать цену, главное, иметь толстый кошелек. И пусть Чезаре никогда не страдал от недостатка, он, даже выложи на папский стол все свое нажитое состояние, не смог бы купить себе освобождение от рясы. Так, получается, купить место в церкви куда проще, чем купить от нее избавление? Вот такая ловушка для всезнаек. Каждый хочет быть кардиналом - это факт. Надел красное и ты особенный. Тебе все пути открыты - дешевые и дорогие, только умей раскошелиться.
Та бумага, которую он держал в руке, как ничто другое демонстрировало это. Никто не стесняется торговать самым сокровенным, что есть у нынешней эпохи - верой. Можно купить Бога, если у тебя достаточно золотых. Всему есть цена - дорогая или скромная, решать не им, но цена есть. Будущему, прошлому, живому, мертвому. Даже цены покупаются. И из всего выше сказанного выходит, что жизнь - продажная шлюха, которая задирает подол лишь тем, кто имеет доступ к ее дорогостоящему лону.
У Чезаре были деньги, но он предпочитает завоевывать, нежели покупать. Это отличало его от всех тех личностей, которые составляли вот такие бумажки. Индульгенцию написать легко, как и папскую буллу. Сегодня даже банк легко открыть в каком-нибудь Римском банковском отделении, но что потом? То, что покупается деньгами - не имеет ценности, все, что покупается заведомо ничтожно и дешево.
Он никогда не был противником продажности, но и сторонником не был. Эта бумага- всего лишь выцветшие чернила, рукой человеческой написана судьба какого-то бедолаги, который попал в церковную клетку. Но за красной сутаной скрывается больше, чем власть и могущество. Даже старый и толстый кардинал Версуччи это понял. За красной тряпкой скрывается ответственность и постоянная угроза жизни. Не зря же у вас, могущественный и богатейший кардинал Сфорца, настолько же продажный, как и все остальные кардиналы, появилась седина к сорокам?
За блеском скрывается гниль. Не доверяйте тому, что блестит.
Чезаре поднес бумагу к огню. Кому теперь какая разница, как кардиналы получили свои места? Никто не сомневается, что каждый их шаг в соборе Святого Петра отчеканен золотой монеткой.
Бумага горит удивительно и маленькое пальчиковое пламя превращается в вездесущий огонь и охватывает старый пергамент. Вот такому огню можно предать все продажное и покупное. Уж Чезаре Борджиа знает, уж Чезаре Борджиа практиковался.
Холодок пробежался по коже. Но не холодно? Разве нет? Он осторожно глянул на сторону выхода. Там по-прежнему никого не наблюдалось и он бросил сухой пергамент догорать на столе. Сгорал ли нечестивый продажный кардинал сейчас в адовом огне? Ведь во всей это бумаге скрывается настоящая жизнь, будущее, определяющее человека и его поступки. И что чувствуют продажные, когда невероятно дорогая бумага, охваченная огнем уничтожается, превращается в пепел.
- Ибо все мы пепел. Из пепла мы пришли и в пепел возвратимся - шептал Борджиа отцовскими губами. Родриго Борджиа поставил на кон все свое состояние и выиграл. Насколько же дорога папская индульгенция и есть ли такая? Индульгенция, подписываемая кровью кардиналов и папа вносит свою плату, так или иначе. Будь он продажным, как Родриго Борджиа или неподкупным, как Делла Ровере.
Он привстал со стола. Невероятное чувство, но он ощущал чье-то присутствие. Всего лишь паранойя? Эти стены как-то странно сдавливают его, хотелось света и Чезаре рывком открыл ставни, впуская холодный свет. День близился к вечеру и синее небо заволокло белыми густыми облаками. Вот так и любой человек, в самые темные поры своей жизни, рывками открывает ставни, но не всякому светит солнце даже в раскрытые оконные ставни.
Вместе со светом в пустую комнату ворвался холодный ветер. Но холод нисколько не мешал Чезаре. Скоро это место обязательно наполнится теплом, но отчего же так тревожно стоять к мрачным стенам спиной? Сколько раз он был здесь и не пустые комнаты в Соборе Святого Ангела должны вызывать трепет и мурашки по коже. Не тишина должна пугать, а крики. Так, почему не слышно их, или, быть может, Чезаре Борджиа оглох?
- Микелетто! - Позвал он своего верного товарища, но даже спустя минуту Микелетто не появился в дверях. Что за черт? Даже широкую комнату с просторной двухспальной кровью, шелк которой не успели снять, Чезаре преодолел несколькими широкими шагами. Микелетто! Хотелось взреветь ему, но взглять его остановился на все еще шелковой красной простыне. Риарио Делла Ровере любил красный цвет? И только снова оглядев все помещение, Чезаре заметил, что красный увет здесь преобладает.
- Красный цвет, означающий готовность проливать кровь... - какую угодно, за что угодно. Кем ты был и как ты жил? И, главное, какое наследие ты оставил, Риарио? Чезаре медленным и тяжелым взглядом осмотрел стены и молчаливые картины
- Кто здесь? - Только ветер и вечерний свет, да одинокий Чезаре Борджиа, кто еще может быть здесь? Крики застыли в стенах замка, крики, оставленные убиенными. Призраков не существует, даже тех, что сравни живым. Призраков нет, как и Бога.

Каждый свое дитя учит своей истине. Бог есть или Бога нет, истина рядом или ее никогда не постичь, Платон или же Цицерон. Всему свое учение, всему свое мнение. И пока в Италии еще не развилась мудрость о том, что "сколько людей, столько и мнений", Чезаре сам давно усвоил это маленькое правило и взял за основу. Ведь каждый хочет, чтобы его мнение было главным.
Так хочет церковь, так хотят мелкие чиновники, генералы, наемные кондотьеры, солдаты, капитаны, а главное - отцы. Духовные или же телесные, для кардинала Борджиа уже никакой разницы нет. Его отец наместник его на земле, да еще и на небесах. В общем, Родриго Борджиа успел опутать своего среднего сына настолько плотной паутиной собственных истин, что Чезаре когда-то стоял на краю, ища свою правду. Но правда упорно не приходила к нему. Ни в молитвах, ни в проклятиях ее не было. Если есть Бог, почему он не показался? Бога нет - вот ответ на все вопросы. Когда люди страдают и мрут, словно больная скотина вокруг тебя трудно поверить в Бога, в то, что он в самом деле небезразличен к своему творению. Библейские легенды Чезаре выучил наизусть, как и причитается настоящему служителю Его. А пока Он там и смеется над бедным своим рабом, скверным сыном и одним из самых неудачных своих вложений в людской мир, Чезаре Борджиа ищет истину. Ненамеренно, нет. Он не философ, хотя у него всегда существовала своя философия, он не политик, хотя приходится иногда прибегать к ней, не священник, пусть и держит Псалтырь. Кто же он? И каким образом он ищет правду? Через жизнь и все, что она преподносит ему. В каждом жизненном эпизоде он ищет истину, он записывает на чистый лист книги своего мнения пометки, делает выводы и изучает.
Где Бог, когда люди умирают? Где Бог, когда брат убивает брата? Где Бог, когда мать скидывает своего еще живого новорожденного ребенка в Тибр? Наверное, это вопросы к философам или, на крайний случай, к циничному Макиавелли, у которого всегда найдется ответ. И что же скажет ему умный флорентийский секретарь Сеньории? Он вздернет свои черные тонкие брови, изогнет улыбку в обратную сторону, да пожмет слишком широкими для своего роста плечами, тихо выдавая: "нигде". Нигде. Вот и весь ответ. Все гениальное просто, не так ли?
И пока люди в отчаянии бьются, придумывают собственные миры и стоят иллюзии, в которых хотят процветать, в которых они обязательно (ведь это их иллюзии) они найдут после тернистого пути Бога, его нет и, возможно, никогда не было.
Только всегда остается множество "но".
Чезаре остановился у самого выхода, словно что-то забыл. Он обернулся, не понимая, что происходит. Если Бог есть, значит есть и Дьявол, равно как и наоборот. Но вот только присутствие Дьявола как-то всегда ощущается более остро, чем Бога. Может быть, все, во что люди верят - всего лишь проделки Сатаны? Кто знает. Эта проблема решится со смертью и сами все увидим. Когда наступит час.
Но смерть в тот миг ощущалась более чем остро. Словно она витала в красивых больших стенах, как незримое облако и смотрела пронзительными глазами, от которых хотелось бежать. Чезаре не был трусом, а порой был даже слишком смел. Природа наградила его доблестными качествами настоящего мужчины, он всегда смотрит своему врагу в лицо, но что если ты не видишь лицо своего врага? Словно он здесь и его нет? Точно так же, как и меч в руке твоей, Чезаре. Есть ли этот меч? Ты безоружен, но господень крест тебе не щит. В красных рубинах и белом жемчуге он не отпугнет никого, а только привлекает внимание и желание местных воров.
И можно ли драться с ветром? Ветром, шепот которого Чезаре слышал.
Слышал ли? Ощущал ли?
-Так ты думаешь, что призраков нет так же, как нет Бога? Не то сон, не то Явь. Нельзя так просто взять и сломать свои догматы, нельзя просто так взять и разрушить всю выстроенную тобою годами идеологию. Нет. Это невозможно. Чезаре Борджиа, ты сходишь с ума! Кардинал пошатнулся, понимая, что ему дурно. Не то от страха, не то от удивления, не то от растерянности. Он взгляделся в пустоту. В ту самую пустоту, из которой ему неведомым образом нечто чертило смутный образ. Перед ним стояла размытая тень, улыбку которого он стал замечать и глаза этой тени слишком явно смотрели на него.
"Меня отравили?", он машинально схватился за горло. Если это было отравление, значит, он умирает прямо сейчас, бесславно и мучительно, а это всего лишь агония, с которой нужно справиться. Но ни жара, ни боли он не ощущал. Словно рассудок его был на месте и никто не травил его. Чертовщина, никак больше это не назвать.
И когда Борджиа распознал перед собой человека, ему хотелось перекреститься. Он проглотил свой язык и оперся рукой о тумбочку, с которой почти сразу же слетела  вдребезги разбилась дорогая ваза. Все, кажется, поплыло перед глазами и Чезаре сильно мотнул головой, желая, чтобы образ пропал.
- Микелетто! - Снова позвал он, позволяя себе на секунду обернуться. В тот момент он подумал, что образ исчезнет, как соринка из глаза, но он стоял перед ним - не то живой, не то мертвый. Еще минуту назад Чезаре был уверен в том, что в этой комнате никого нет. Призрак, самый настоящий призрак, сверхъестественность которого Борджиа не мог признать чисто из принципа.
Чезаре сглотнул горький комок к горле.
- Кто ты...? - На одном дыхании выпалил Борджиа, округляя глаза. Безумие и какой-то неведомый ужас накатывали новыми и новыми волнами, словно что-то внутри перестраивая в нем. Эта комната стала для них обоих какой-то невыносимой клеткой и темные стены вставали неприступными глыбами, которые не обернуть в пепел и не снести даже самой мощной французской пушкой.
Кардинал метнулся к столу, где еще догорала папская бумажка и схватился за оставленный там кинжал - единственное оружие, на которое он уповал. Испанский нож он направил в сторону тени, но разве можно убить уже мертвого человека? Все в нем было мертвое и энергетика тоже. Но, право же, Чезаре никогда не верил в мистику.
- Я... кардинал... Чезаре Борджиа - оно умело говорить, оно стояло перед ним, он его слышал, но все было слишком сверхъестественно, чтобы это поверить. Где Микеллетто, черт возьми, где его носит? Он тут в горячке, а верного помощника нет рядом!
И если Бог есть, то пусть он взглянет сейчас в сторону напуганного высокомерного Чезаре и посмеется. Ибо Борджиа впервые в жизни поверил в его существование.

Отредактировано Cesare Borgia (14-09-2013 23:19:23)

Вера - дело страшное. Вся политика нынешней эпохи основана на вере, вере, которая призвана не только направлять, но и подчинять. И если уж пошла такая игра, то пусть она продолжается, зачем ее обрывать? И, конечно, зачем менять ее правила, когда уже все привыкли? И в этой игре, которую отождествляют бедняки и топчут богачи есть одна неизменная деталь - ты выиграешь или умрешь. Не больше и не меньше. Но, ведь, кажется, смерть, победа и всяческие земные игры, проводимые людским самолюбием, подпертые людским высокомерием и жалкими желаниями власти не имеет ничего общего с общим наследием нашего Спасителя Иисуса Христа, а с другой стороны, кто его спросил? Он ушел из этого мира, оставив семя своего деяния, показав людям дорогу, они шли по ней, пока не стали натыкаться на всевозможные препятствия. Тогда, разве можно винить людей в том, что они  сами выбирают, как обходить эти препятствия? Их никто не предупредил. Иисус не сказал, что вера их, укоренившаяся в их душах и ставшая частью их будет подвергаться пыткам и сомнениям, покуда в конце концов не сдастся и не превратится в нечто, чего по сути суждено было быть с самого начала. Людские души друг на друга не похожи, говорят писания, так, почему же, скажите, святые отцы, все мы должны проходить этот путь и справляться с испытаниями одинаково? Если вера и была в душах людей, то теперь она превратилась в нечто, чего на лексиконе итальянского языка еще слова не придумали. Оно будет придумано каким-нибудь здравомыслящим теоретиком, философом новой эры, а пока люди мечутся, не зная, как истолковать изменения своей веры и стремления ее осуществлять.
Для Чезаре вера перестала быть по сущности той верой, о которой он читал. Порой он даже думал, будто бы никогда такой верой в суе и не обладал. Будто бы уже родился с закоренившейся неприязнью к сутане, да рясе, неважно, какого она цвета. Высокий ранг приносит только доход и ничего более, а святость души в этом наигранном и хорошо отрепетированном столетиями и догматами  всего лишь игра слов, да поведения. Их так учат вести, с самого детства. Епископом сегодня можно стать в семь лет, а уже в двадцать с лишнем, а может быть и раньше, совсем по дню совершеннолетия, стать настоящим мудрецом-кардиналом, открыть счет в банке Медичи и вести ту праведную жизнь, которую лично ты считаешь праведной. В этом заключается вся простая философия тех лет в которых родился и вырос Чезаре. Так, почему же, скажите, он должен веровать, да думать по-другому? Он бы сам с охотой продавал индульгенции, будь на то его воля, хотя и не оценивает сущности подобных мероприятий. Деньги текут в папскую казну, так, почему же это является величайшим злом? Злом для тех, кто не захотел купить себе прощение.
Вера - вот, что двигает и будет двигать всем и всеми.
Тебе стоит только хорошо поверить в то, что твои двадцать флоринов искупят твой грех и он будет искуплен. Потому что мир и реальность  - все построено на вере. Удел простых - верить, удел высших - веру творить. Она творится в папских покоях, она творится в папской голове. Потому что у стада овец всегда должен быть лидер.
Но в вере не написана встреча с призраками, иначе Чезаре Борджиа ни за что не вложил в это свои деньги! Верить в чудеса ему приказов не поступало, хотя и пытались учить его дурную молодую головушку, что Бог всесилен и может вылечить даже полную слепоту. Он уверен, что ничего подобного не случалось никогда, а если случалось, почему прозревшие люди столь неизвестны, что даже высшие духовные лица их имен не знают? Написать, да веровать можно во что угодно. Может быть и небо голубое, потому что они живут в глазу большого великана, почему нет? Вера сила могущественная, внушительная и беспощадная.
Ты веришь в одно, а потом разочаровываешься и начинаешь верить в другое.
Такой период тоже рано или поздно настает в жизни каждого человека, смотря с чего ты начал. Чезаре Борджиа начал с того, что Бога на самом деле никакого нет, иначе бы не случились все беды, которые выпали на человеческую долю или же он просто безнравственный творец, которого не интересует судьба собственного творения. Такие мастера так же не заслуживают должной веры. С этим Чезаре жил и мирился, здраво смотря на вещи, в то время, как его святой отец, человек, ставший еще более набожным, чем прежде, взывает к небесам и призывает на землю опуститься плодам его мелочной веры. Всем людям важно знать, что они чего-то стоят и они сойдут с ума, поняв, какова им цена на самом деле.
Поэтому чудеса за гроши не случаются.
Слушаются только инциденты. Когда вера в безбожие превращается в нечто особенное, чему объяснения при всей натуге своего мозга не найдешь.
Чезаре пятился назад, пока не столкнулся спиной со стеной. Вера, догматы и собственные принципы на глазах его превращались в пепел и ему было до жути жаль этого сгорания. Не для того он так тщательно продумывал свои теории безбожия, чтобы они потом сгорели в огне, как сухая бумага с индульгенцией. Или же Бог на самом деле есть и он просто смеется над ним в данную минуту. Смех этот отражается в многотонном, тяжелом голосе мертвеца, который стоял перед ним не то призрак, не то иллюзия.
Он называл себя демоном. Если Бог есть, значит есть и Дьявол, не так ли? Если Дьявол есть, значит где-то существует Бог. Демон стоят перед ним, потому, что у ангелов слишком чистые ножки, дабы спускаться на эту землю и показываться простым грешным душам. Все доброе и хорошее в конце концов оказывается слишком недоступным. Они привыкли ко злу, да обманам, в которых материальными являются только грехи, отпущенные и купленные, да демоны, которые внезапно разбавляют твою серую жизнь.
Но доля правды, конечно же, в этом была. Кого еще мог Чезаре своими действиями, побуждениями, мыслями, да вообще, чем угодно, еще призвать если не демона? Грязь отзывается на грязь, мрак встречается с мраком и никак иначе. Все лживые теории о том, что противоположности притягиваются - ересь, за которую нужно сжигать на кострах. И Чезаре смотрел в глаза этого демона, видя там себя, словно бы через неведомое тусклое запотевшее зеркало.
Боржиа наконец-то расправляет плечи, да усмехается. Громко и почти что небрежно.
- Бога я боюсь больше, чем Дьявола - заключает Чезаре, делая шаг навстречу своей новой иллюзии. Если же это просто сон, то насладиться им можно. Нужно. Не каждый же день ты увидишь перед собой человека, который жил со столетие назад - Бог? Бог оставил тебя здесь, то ли гнить, то ли... гнить... потому, что там ты ему не нужен. Впрочем, как и Дьявол. Заблудшие души никому не нужны.
Овцы, которых никто не пошел искать. Они не нужны никому, кроме самих себя. Рассеяны по земле, прокляты видеть, как превращается в песок время и все, что они знали. Вынужденные наблюдать, как умирают близкие им люди, их враги, их друзья. Те или иные, в результате все равно куда-нибудь попадают, а они все еще витают - порожденные лживой верой в безбожие. Если Чезаре Борджиа умрет в ближайшее будущее, то явно станет подобным чудовищем, что стоит перед ним.
Внезапность, вот что напугало Чезаре, а не полупрозрачный едва разглядимый образ в пустоте мрачных стен.
-Джироламо Риарио делла Ровере - Борджиа хотел что-то сказать, вот уже открыл рот, но ни единого звука не издал. Как будто молния ударила в него, словно гнев Божий и вот он уже слышит этот громкий смех, как гром среди ясного неба. Молчания разорвала его на части, да умертвила какой-то маленький осколок души.
- делла Ровере? - Кто бы мог подумать. Перед ним мог быть, кто угодно. Платон, Аристотель, какой-нибудь сгоревший на днях еретик, какой-нибудь несчастный, замученный в долгих пытках в подвалах этого замка, но почему делла Ровере? Даже если взять в счет, что это были его покои, почему он и почему именно Чезаре?
- Я не тревожил твой дух. Мне и без покойников на этом свете хватает бед - небрежно и устало выбросил Чезаре, быстрым шагом направляясь прочь их комнаты. Но, куда бы он не пошел, дух Джироламо будет преследовать его и Боржиа чувствовал эти астральные тонкие, но очень крепкие цепи, разорвать которые может только повернутая в правильное русло вера. Но, как? Он выскочил из помещения в пустынный коридор, с которого только что пришел. Замок Святого Ангела теперь напоминал ему теперь замкнутый круг, не зря он сделан в этой форме, девять спиралей ада, по которым бродят сотни неупокоенных душ, желающих прицепиться к нему на одну из болтающихся цепей.
- Что ты сделал с моим слугой? - Микелетто не было восвояси.
"И как мне теперь от тебя избавиться без того, чтобы люди посчитали меня сумасшедшим?"

На самом деле до покойников вообще дела нет никому, по большей части. Сегодня ты жив, а завтра ты умрешь и только избранные будут оплакивать тебя. Смерть, говорят, неизбежна, но некоторые все-таки достигают бессмертия. Чезаре Борджиа грезил об этом бессмертии молча. Порой эти идеи становились какими-то утопиями. Нет, мы ни в коем случае не говорим о колдовстве (хотя, признай Чезаре существование сие, вряд ли побрезговал обратиться), а к тем вещам, которые в новом понимании людей называются "бессмертием". Память, которая не иссякнет с последними жившими родственниками и знакомыми, память, которая увековечит имя не только в мраморе, а где-то еще. На вещах, которые донесут твои деяния, твои слова, твои поступки и тебя самого через корку веков, во времена, когда от тебя останутся лишь кости.
А такой человек, как Чезаре очень заботился о своих костях. Уверенный в том, что в случае неудачи всех их поглотит Геенна Огненная еще на земле бренной, он тщетно искал эти пути бессмертия. Стать человеком, имя которого будет эхом звучать в годах, в веках, в тысячелетиях. Стать тем, кого уже не будет и сделать то, чего повторить другие не смогут. Чезаре Борджиа был человеком честолюбивым, гордым и невыносимо эгоистичным. Все, что его заботило - судьба семьи, которую не забудут во веки веком. Аминь.
Но кем они станут - это другой вопрос. При жизни ты вбирал в себя множество лик и бывал совершенно разным. Ласковым в постели с женщиной, жестоким по отношению к своим врагами и кровожадным на поле битвы. Хитрым в политических играх, алчным касаемо денег, но каким ты станешь после смерти? Людям свойственно помнишь лишь самое плохое, упуская то хорошее, что делало из тебя человека. Борджиа - демоны, спустившиеся на землю, а Папа Римский, якобы, повенчанный с Сатаной священник - предвестник апокалипсиса. Вот такими их и запишут в веках черным гусиным пером, разрывая изящный желтоватый пергамент наигранной ложью.
Черные пятна на идеально белой простыне Италии. Ведь все вокруг ангелы, лишь они - исчадие ада. Никто не ворует, никто не обманывает, никто не страдает и, конечно же, не ворует. Всюду убийства, но что это за убийства по сравнению с теми, что учиняют вероломные Борджиа? Конечно же, все это лишь мелочи... мелочи...
Род делла Ровере идет по тому же пути. Чезаре почти не знал их, лишь по рассказам, да по знакомому до боли кардиналу, который успел подпортить жизнь его отцу и ему самому. Оттого ли это странное отторжение при одном лишь произношении их? Оттого ли так сильно сжимается рука? Ведь завтра дети Чезаре станут врагами Италии лишь потому, что он был ее врагом, точно так же, как дети Папы делла Ровере стали им врагами сегодня.
"Отлично, покойник выбирает себе врагов", усмехнулся, подобрав подбородок. Это всего лишь галлюцинация или же что-то невероятное, чего другим не судьба увидеть. Покойники вреда не приносят, они же уже умерли? Бояться надо живых, говорил себе часто Чезаре. Никакого гнева Господня нет, а вот гнев людской довольно серьезная штука. Покойники не восстают из мертвых и не вылазят из своих могил, какое бы колдовство над ними не колдовали, однако же до какого-то момента Чезаре был уверен в том, что они и не являются с того света. Призраков не существует говорил он себе... нет, не существует.
Но перед ним самый настоящий призрак и скажи он об этом кому-нибудь, его сочтут за сумасшедшего. Поэтому пусть это будут лишь его проблемы веры, божественности и всяких других сверхъестественных начал. Сам разберется. Если люди не пугают его, разве могут пугать мертвые?
- Подбирал себе покои - кратко ответил Чезаре. Солгал, как всегда. Никому не нужные покои какого-то там кардинала всего лишь нужно было привести в порядок. Никто не знал, что там обитает нечто, хотя в Замке Святого Ангела чего только может не завестись. Порой Чезаре казалось, будто бы здесь живет сам Дьявол. При всем том, что его отец - Папа Родриго Борджиа дьявольский аптекарь. Идеальная картина, не правда ли? Тогда Рим можно торжественно назвать адским пристанищем, девятым кругом ада.
А раз такое дело, не удивительно, что где-нибудь можно подцепить призрака, словно чуму.
Борджиа отмахнулся от призрака, ускоряя свой шаг, а тот, словно привязанный пес тащился за ним к выходу из Замка. И никто не замечал бледнолицего давно умершего Риарио, только кардинала - из крови и плоти в красном облачении, загруженный по голову своими проблемами. Не спрашивая, перед ним открывались двери-клетки и выпускали наружу, куда-то, где бил настоящий солнечный свет. Может быть, шагни он сейчас за порог Замка, все это развеется, как дымка? В таком случае, он даже сможет навещать своего нового "астрального друга", как верного песика и играть с ним в карты на жизнь и смерть.
- Слушай, сделай одолжение - заткнись, если я захочу послушать проповедь - я съезжу во Флоренцию - рыкнул Чезаре, совершенно не обращая внимания на то, что на него могут не так посмотреть. Впрочем, в этом месте легко можно сойти с ума, да и вообще однажды все они потеряют рассудок, какая разница, когда этот час наступит. Чезаре Борджиа проживает слишком богатую жизнь, чтобы оставаться нормальным.
-Стой, Чезаре! Ты хочешь убежать от меня или от себя? Или от твоих бед, раз до единственного покойника тебе нет дела? Чезаре в голос засмеялся и громкий его низкий смех отражали  темные арочные своды выложенного из ржавого камня Замка. Железные клетки были врезаны прямо в замок, мимо уже тянулись различные опустевшие камеры. Сколь много здесь погибало и почему Чезаре, сколько бы не напрягал свое орлиное зрение не мог увидеть никого? Лишь запах паленого воска, да крови, лишь крики, поднимающиеся драматичной мелодией из-под земли. Интерпретация Ада.
- Я занимаюсь делами живых и мне нет дела до покойника, от которого я собираюсь избавиться, пока меня не сочли сумасшедшим - он направлялся к выходу стремительно, пока в лицо ему не подул свежий ветер и двери Замка Святого Ангела не раскрылись, выпуская красного жреца наружу. Как бы он хотел, чтобы все это закончилось. На улице даже солнце светило как-то ярче обычного или же это всего лишь глаз привык к стоящей темноте в круглых залах с окнами не больше бойницы?
"К слову, как мне от тебя избавиться?" - он развернулся, желая увидеть позади себя пустоту, и, кажется, в свете и правда не было видно полупрозрачного призрака. Но присутствие его он ощущал на себе, на своей коже холодными прикосновениями материальной смерти.
Мартовские иды 44-го года... А он хотел править всем миром, не только Римом... Чезаре прислушивался к этому голову, голосу завораживающему, идущему прямо из-за подкорки чего-то необычного, чего-то, до чего не может дотронуться простой смертный. Тот мир, в котором обитал Риарио может быть доступен лишь мертвым, так, быть может, Чезаре Борджиа, ты уже мертв?
- Какое мне может быть до этого дело? - Он не понимал. Будущее неизменно связано с прошлым и если его и Риарио делла Ровере что-то в самом деле связывает, судьба, жизнь, секреты, то есть ли это проявлением Божественной воли или всего лишь проказами Сатаны?
- Я думаю, что тебе лучше отправиться дальше на покой самостоятельно и больше не лезть в жизнь живых. На твоем месте я бы с удовольствием не высовывал нос на эту помойку полумертвых тел... Живой снаружи, мертвый внутри. Чезаре так часто ощущал себя именно таким. К эпоху полуживых людей Бог повернулся спиной настолько, что теперь призраки стали вещами повседневными и обычными.

О Боже, храни Чезаре Борджиа от этих загробных проповедей! Он их с самого детства не переваривает. Нет, конечно, он еще пытался кое-как приспособиться к этой навязанной церковной жизни и даже выучил то, что надо было выучить, но не более того. В душе у него всегда гремела стать и бились люди. Как бы Чезаре не сожалел о том, что согласился играть по отцовским правилам, он был правильным сыном, но все время, всю свою жизнь, а точнее "священное" существование, не без тайны завидовал своему любезнейшему брату. Хуана он любил... в детстве. Очень давно. Так давно, что Чезаре сейчас и сам не поверит в то, что такой парадокс вообще имел место быть в его жизни. Они были и остаются братьями, которые заняты тем, что им совершенно не подходит. Увольте! Какой из Хуана капитан? Какой из него кондотьер? Язык у него острее меча, да только с языком острым хорошо в борделях стажения вести, а на поле брани это мощное политическое оружие быстро срежет какой-нибудь толстый француз.
А Чезаре ни годился в священники. Может ли отпускать грехи греховный человек или спасать души человек, у которого у самого за пазухой душой не пахнет? Ответ очевиден - НЕТ. Огромное противоречивое "нет", на которое амбициозный и высокомерный Родриго Борджиа закрывает глаза. Их отец, которого Чезаре, без сомнения уважал и любил, слишком любил одного лишь себя и свои мечты, он строил планы, которые были угодны лишь ему, не желая советоваться и слушать мнения тех, кто был главными исполнителями его планов.
И если Хуану нравилась отведенная ему "свыше" роль, то Чезаре просто противился одной мысли, что он Богу служить должен. Он служит Родриго Борджиа. Родриго Борджиа был его Богом и Отцом, направляющей рукой и еще стопицот приятных слов в адрес любимейшего отца, на которого Чезаре был скорее зол, чем безмерно хвалил в этот момент. Богохульствуя далее можно сказать, что Чезаре был немного похож на Христа. Да простит его Христос за такое поганое сравнение.
Чезаре не привык винить в своих бедах других людей, но приходилось иногда. На арене, где сражаются скрытым оружием и играют словами, он не самый лучший игрок, поэтому ночью он меняет рясу на доспехи и вершит свое собственное правильное правосудие в соответствие со своими, может быть, не совсем верными для других принципами морали. Но, другому Чезаре не научили, другого он не знает и слишком вырос, чтобы переучиваться.
Чезаре Борджиа, впрочем, гением не был. Бог его не любил, отец его не любил и жизнь справедливостью не радовала. Другими словами - все очень плохо, но Чезаре не был пессимистом и не придерживался философии, что пора раскаяться и поклониться Богу, тогда Он обязательно порадует его своим милосердием, сделает жизнь красочнее. Сколько он молился раз? На дню не пересчитаешь, доказывая на практике - все это лишь слова, не имеющие под собой никаких чудес.
Например, вчера и сегодня Чезаре не молился Господу, чтобы тот приволок на его голову какое-то излишне разговорчивое привидение. Чего знают о жизни мертвые люди? Да, больше живых, хотите ответить вы, но это была сущая ложь. Ничего мертвые о жизни не знают, а если бы знали - не были бы мертвы.
-Флорентийцы?.. Неужели флорентийские попы стали красноречивей ватиканских? Чезаре усмехнулся. Флорентийские "отцы" стали смелее ватиканских, ну и на ряд глупее. Только идиот не боится огня, в котором рано или поздно сгорит за ересь. Даже если в его словах есть доля правды, он все равно сгорит. Так хочет Папа Александр VI, если вы понимаете о чем я...
- Как и мертвые стали красноречивей живых, - отмахнулся неважно Чезаре. Привидение Риарио витало, как облако над головой, жужжало, словно надоедливый москит. Пришибить бы насекомое и отправить дальше подогревать пятки в Аду.
- Скажи, если я заявлюсь когда-нибудь в Ад, Дьявол даст мне войти туда с кубком в руке? - Это был скорее риторический вопрос, Риарио не должен был на него отвечать, но отчего-то Чезаре был просто уверен, что господин Привидение не упустит шанса чего-нибудь взболтнуть. К его загробному голосу Борджиа уже успел привыкнуть за все время. Быть может, это ему такое испытание или проверка на прочность? Игра воображения? Может быть, он вообще сейчас валяется в Ватикане с лихорадкой и все это кажется бедному Чезаре. Ведь если есть призраки, значит и жизнь после смерти есть. Одно радует - он сможет жить, даже умерев. Ну, сплошная радуга. Теперь возникает вопрос, насколько дерьмово надо жизнь, чтобы ад и рай тебя вместе выплюнули обратно на бренную землю?
- Не зазнавайся, твои слова совершенно меня не трогают. Я, знаешь ли, не из сентиментальных - И это была сущая правда. Чезаре получился в семье Борджиа, наверное, самым толковым и талантливым ребенком. Лукреция, в силу своей мечтательности и избалованности матерью, многого еще не была способна принять и осознать, о Хуане вообще речи не идет, в этой голове были исключительно опилки в вине, да голые бабы на грязных простынях, а Жоффре так же не подавал надежды на то, что он вырастит кем-то исключительным, если уже сейчас поддакивает отцу и перенимает его нравоучения.
- Они итак будут вспоминать мое имя с завистью и содроганием, мой призрачный друг, - выговаривал с усмешкой Чезаре, поднимая полы своей красной рясы. Рясы, нежели благородного кардинальского облачения. Держал он путь через весь Ватикан, куда и направлялся пешим ходом, не взяв даже коня. Посмотрим, как понравится незваному гостю кара Господня. Если Бог есть, он обязательно изгонит это недоразумение туда, откуда оно вылезло... впрочем... когда это ты, Борджиа, стал таким агностиком?
Чезаре громко рассмеялся, вздымая глаза к ясному римскому небу. Весь Рим пропах предательством, кровью и гноем. Прогнившее общество, рожденное в тирании и диктаторстве, люди, гонимые чужими амбициями, склоняющие последнее, что у них есть - свои головы, перед всемогущими мира сего. Люди, живущие на вершине мира, в городе, куда ведут все мирские дороги, ниже стадных овец по земном поприще.
- Ты серьезно думаешь, что отцы на землей этой есть святые? - Он обратился, кажется, к пустоте, но в ярком свете он видел очертания старинного молодого лица. Лица, которое, возможно было его астральным отражением, но понять и принять этого Борджиа не желал. - Наши отцы святыми были? Немного провокационно задал вопрос Чезаре.
Святых не бывает. Святые рождаются и умирают в Небесах, а здесь, на этой земле их просто по определению не может быть, потому что ходящие по миру, напоминающему скорее большой гнойный нарыв, пачкая свои ноги в грязи грехов и низкорослой жизни, вряд ли могут стать святыми.
Но самый важный вопрос Чезаре был еще впереди. Зачем Риарио здесь и чего высшие или же что-то другое пытается сказать ему, посылая такой прямолинейный, толстокожий намек? Они пересекают их пути, чтобы докопаться до какой-нибудь истины? Увольте, Чезаре не философ и смыслы его мало волнуют. Тем более, его не волнует истина, которая умирает с другими людьми. Какая разница, сколько прошли уставшие ноги, важно лишь то, какие следы они оставят и что по ним прочитают их предки.
Если захотят.
По грязи читать не всякий захочет.

Нельзя купить за деньги невинность, зато за деньги можно сорвать греховный "куш". Как говорится, у кого есть шанс жить на широкую ногу, стоит ли отказываться от такого соблазна? Во зле, порой  есть необходимость, без зла, порой в добре не выжить. Это Чезаре Борджиа знал, как "Отче Наш". Он и сам - греховное существо, не ему удивляться, что земля эта пропитана тщеславием, ненавистью и братоубийством. Люди привыкли признавать плохим, дьявольским, греховным все, с чем не имеют сил справиться. Ведь добро обуздать намного проще, чем то, что окружающие называют ложью. Для Чезаре Борджиа понятий таких, как таковых, не существовало. Все зло и добро в этом мире относительно и ему не нужно было заканчивать университета в Пизе, чтобы с уверенностью об этом рассуждать.
Самым толковым и самым верным его professore была и остается жизнь. Та жизнь, которую Чезаре Борджиа проживал должна когда-нибудь попасть на бумагу, ибо в ней философии больше, чем в незнающих головах мыслителей. Жизнь познается в ее ходе, в ее непрерывном течении, но и она меняется, меняя под собой свою опору, свою составляющую - людей. Людей, которые все чаще стали задаваться о людских вопросах, нежели благородно божьих, и Чезаре относился к тем людям, которые ценят в личностях их личность, нежели взгляды на мир или отдельные вещи. Все изменчиво, все неустойчиво; изменяется даже Бог.
Изменяется даже Бог. Бог, который сотворил их по образу своему и подобию. Из этого следует, что и люди никогда не будут одинаковыми. Вчера они жгли на кострах женщин с рыжими волосами, а сегодня их обнаженными выбирают в качестве моделей художники, а огненный цвет волос воспевают поэты в своих стихах. Люди находят прекрасным давно утраченное. Церковь, словно кровожадный пес, еще несколько десятков лет назад, отгрызала от людей все лучшее в них и заставляла скрывать индивидуальность, заставляла жить по строгим догматам и всякое, что не было угодно им было "злом, которое стоит искоренить". Чезаре заслуживает скорее места на костре, нежели кардинальской мантии, но это еще одно изменение в душах людей. Если вчера Папа Римский был наместником Бога, то сегодня он стал проповедником и аптекарем Дьявола.
Не потому, что он Борджиа и всякая другая ерунда, потому, что так стало в обществе принято.
Так, может ли теперь покойник кидать нравоучения о греховности греховнейшему из всех людей? Как говорится, бес беса чует и, если уж подумать, то, что в Чезаре привлекло заблудшую душу? Разница между ними почти незначительная - один живой, другой мертвый, но ни смерть, ни жизнь алчности, проглоченного золота, да пролитой крови не исправит. Как и желание проглатывать золото, да лить кровь.
- Разве эти глупые люди не знают, что католическая церковь — это порфироносная ложь? Чезаре тихо рассмеялся: - Разве преклонение колена означает абсолютно повиновение? Люди склоняли головы перед папой римским, но, по большей части, не возлагая на него каких-то чудесных надежд. Папа Римский - правитель, король королей (когда королям это угодно), если хотите, но никак не святой. Есть же люди глупые, но им, по большей части, ничего не остается в этой жизни, кроме веры, вот они и хватаются за призрачный образ, каким бы лживым он не являлся. Другие же знают правду.
Знают правду и делают на этом деньги.
Прелаты, святые отцы, монахи, епископы и архиепископы, кардиналы (юные и старые). Папа Римский тоже делает на себе деньги. Это Папское одеяние не делает тебя ни на голову выше других, без армии не делает сильнейшим мира сего, в общем-то, вообще никем не делает, но мудрый всегда сможет для себя с выгодой этим воспользоваться. Пользуются бедные, живя в какой-то смиренной вере, пользуются богатые, играя в известные папские политические игры.
Вопрос был скорее неуместным. Мертвые уж должны точно знать, кто в кого верит при жизни и по окончанию ее. Вряд ли мертвый Делла Ровере внезапно по смерти стал большим фанатом Иисуса Христа.
скажи, а у такого грешника, как ты, пятки не горят, когда ты здесь находишься? Чезаре шмыгнул носом и как-то небрежно его вытер прекрасной алой перчаткой: - нет, только насморк начинается. У меня аллергия на политические игры. Я предпочитаю колоть шпагой, а не травить обезьян. Здесь каждый грешник, куда не плюнь. Святых здесь нет, лишь только на словах. Их можно записать, можно проговаривать, изменяя мировоззрение впечатлительных, но ничего больше. Ничего духовного, материального, объективного или идеального. Ничего, кроме показной роскоши. Борджиа знают цену иллюзиям, как никто другой.
- Даже в этом Раю приходится выживать, - тихо выговорил он, уверенный, что Риарио все равно его услышит. Остальные же мало обращали внимание на кардинала, быстро поднимающегося по ступеням к Собору Святого Петра. Здесь и кровь была и слезы лились. Ничего святого, опять же. Так, почему, спрашивается, у грешника должны гореть пятки?
"Пятки только у сгорающих горят, а я пока что в еретики не мечу", подумал Чезаре. Огонь реальный куда хуже духовного. Однажды совести гореть надоедает, а вот телу - другое дело.
Тебе интересно, что у него под накладным животом? Чезаре машинально остановился, сам не зная, почему слушает этот надоедливый голос над ухом. Мимо него шел толстый монах, точнее не шел, а пытался бежать мелкими перебежками. Жалкое зрелище. Говорят, что обезьян, не видящих, ни слышащих и не говорящих зла, на самом-то деле, четыре, и четвертая держит свое отвисшее пузо, твердя: "не совершай зла". Благо, Чезаре не настолько толст, но, вспоминая тощего Микелетто можно задать закономерный вопрос: а кто больше зла совершает? Тощий или толстый? Особой роли жир тут не играет, с какой стороны не посмотри. Желание жрать, как свинья - не желание убивать, как волк.
Он попытался отмахнуться от голоса Риарио, но оно просто странным образом входило в сознание. Со стороны могло показаться, что Чезаре пытается махаться с москитами, которые, твари, этим летом летают всюду, разнося лихорадку. Но дело тут в более опасном насекомым. Насекомым, который заделался на его плече не то ангелом, не то чертом, да еще и голос разума и совести стал. Спасибо, Господи, что ты так заботишься о рабе твоем смиренном - Чезаре Борджиа, но о потустороннем наместнике и голосе разума он не просил и в таких вещах вообще не нуждался.
"Заткнись, ради Всевышнего", если призрак умеет читать мысли, то пусть прочитает их сейчас, как никогда ясно.
Но, неужели он реально думает, что Чезаре пойдет с ножом на священника? Нет, он пока что сам прикидывается правильным кардиналом, какой бы наглой ложью это ни было. Все-таки, чего бы этот идиот ни украл, пусть крадет, пока никто не видит. Родриго Борджиа, кстати, поступает именно так, только живот у него не накладной.
- Спасибо, но у меня уже есть собака, - он провожал нервного священника взглядом. Может быть, свершится чудо и у него из-под ног золото повалится. Говорят, что во Флоренции люди золотом срут. Кто знает, может быть этот монах из Флоренции? - может быть, даже две. С прямым намеком на Риарио выговорил Чезаре. - Я еще не настолько идиот, чтобы убивать священников только потому, что мне потусторонняя галлюцинация подсказала, что у него жир золотой. Тебе бы уже давно пора на покой. Куда Чезаре и намеревался его отправить, как праведный священник. Он же все-таки должен быть пастырем души, души спасать. Вот он и спасает - убивает, да пускает души в расход на Божеский суд. Так, чтобы не отдыхал лишний раз, работы много, а у Бооджиа много врагов, судьба которых неизвестна. Может быть, кого-нибудь, да и взяли в Рай. Чезаре был уверен, что Бог пересмотрит свои взгляды и планы на Чезаре.
В этот раз он хочет послужить ему, как священник.
- Бурхард! Бурхард! - С ходу крикнул канноника Чезаре и тот вылез из какой-то дыры, словно темная крыса. Бурхард и правда был крысой, если уж так рассуждать. Ссутулившийся и высокомерный канонник - самое неприятное существо после Джулианно Делла Ровере в этом месте. Благо Делла Ровере покинул Ватикан, а вот Бурхард так и отравляет воздух своим присутствием. Ясно, почему у них с Чезаре не получилось взаимопонимания.
- Ваше Преосвященство... - поклонился темноглазый канонник и, словно пресмыкающееся животное глянул на Борджиа. Но у собак, даже у маленьких, похожих больше на овец, тоже были зубы. Они лают, пока держутся на безопасном расстояние, когда же хищник подходит, они начинают визжать, как поросята перед убоем.
- Ты в привидений веришь? - Задал довольно резкий вопрос и увидел на стареющем лице низкорослого служителя церкви только удивление. - Ладно, забудь. Достань мне все для экзорцизма. В Риме появился одержимый и я хочу... изгнать беса.
Бурхард задавать вопросов не стал, но, видно было по его лицу, много удивился. Чезаре же чуть улыбнулся. Интересно, его и правда приняли за идиота? Или же ему показалось? Бурхард вечно смотрит на тебя, как на идиота, даже если ты на голову выше него. Но канонник снова поклонился, отправился в глубины старинного храма, выполняя кардинальское поручение.
- Хотя, знаешь. Вот этого священника, я бы проткнул - выговорил тихо Чезаре, стоя посреди темного ватиканского коридора. Интересно, Риарио здесь вообще ощущает присутствие Бога или это сугубо самовнушение Чезаре? - Вряд ли у него в кишках золото, но дерьма, я хочу сказать, в нем слишком много...

От Бога до Дьявола вообще, в принципе недалеко, особенно таким людям, как Чезаре Борджиа, но разве волновали его эти вопросы до сего дня? Не было никаких знаков свыше, не было никаких предпосылок к тому, что у нему прицепится ужасно милое приведение, у которого на все есть свое мнение, которое он ни в какую не может оставить при себе.
Наверное, быть мертвым - хорошо, с одной стороны. Тебя не убить второй раз, а вот хорошо это или плохо - решайте сами. Например Риарио не особо страдал от того, что он мертв, ну или не показывал виду. Сам же Борджиа-младший как-то не стремился познать таинства загробной жизни ни сейчас, ни даже лет через десять или двадцать. Хотя, кто знает, может быть, завтра ему принесут чашу с отравленным вином, а капуцина у него на плече не окажется. Все может быть. Бог вообще любит пошутить и они иногда ходят под руку с Дьяволом.
Как под руку ходят живые и мертвые. Чезаре и Риарио были слишком похожи в своих суждениях, только Риаро было годков побольше и опыт у него был куда богаче. Всяческие предательства и убийства, было ли больно ему душевно и физически, когда он понимал, что кровь его выливается из смертельной раны и ему пора отправляться на покой? Даже если эти вопросы интересовали кардинала, он не решался задать их вслух, зная, что получит в ответ настоящую проповедь, он сто раз пожалеет о том, что спросил такую мелкую вещь. Придет время и все мы это узнаем и получим ровно столько, сколько заслуживаем по мелочной грешной своей жизни.
Так или иначе, но Чезаре хотел сделать равно столько на Земле, чтобы попав на Судный час он мог сказать: "Я заслужил больше!", смело и на полных своих правах. А покуда это не случилось, он поживет и постарается не лезть в дебри и заглядывать за тонкую грань между жизнью и смертью.
Ведь жизнь так легко превратить в смерть, но после смерти жизнь не наступит никогда. Суровая правда жизни. Еще никто не возвращался в того света... хотя... как же служитель церкви мог забыть об Иисусе Христе! Но, увольте, Чезаре Борджиа и рядом с Иисусом не стоял и вряд ли он выберется из объятий смерти, даже если будет очень сильно этого желать.
Впрочем, он не против привидением прицепиться к какому-нибудь кардиналу и поговорить с ним о насущем. Ему было бы что рассказать,было бы что посоветовать, открыть много секретов. Именно в этом и была ценность Риарио и заключалась. Как бы сильно не надоедал в первые же пять минут, в этом парне что-то было и слова его снимались прямо с языка Борджиа. Словно они кровные братья, да и вообще думают одинаково. Не нужно быть идиотом, чтобы заметить, что суждения их аналогичны и закономерны и, скорее всего, на месте Риарио, Чезаре бы сказал точно так же. Со всей его крутостью, которой он заведовал, будучи уже сто раз убитым и побывавшим там, откуда не возвращаются. Такая загробная мудрость вообще не измеряется ни в каких эквивалентах.
Позволь узнать, ты самостоятельно планируешь изгнать меня? Чезаре усмехнулся. Ну, естественно, он сделает все сам. Как вы себе это представляете? Он придет к отцу и скажет: "отец, я вижу призраков". Думается, что Родриго Борджиа не упадет перед ним на колени, как перед святым, а сдаст своего и без того нелюбимого сына в какой-нибудь доминиканский или августинский монастырь от греха подальше, чтобы дьявола в нем вылечить. Чезаре всюду и всгеда занимался исключительным самолечением. Он себе был и судьей, и обвинителем, и адвокатом, и жертвой, и палачом, и доктором, и проповедником. Вообще, универсальный человек.
- Я вообще самостоятельный человек, между прочим - тихо выговорил Чезаре, едва шевеля губами. У этих стен есть уши, а священники, пусть и молчаливые твари Божьи, но послушать любят и не только на исповедях. А уж что они слышат на исповедях! Об этом целая история, на которую у нас сейчас времени нет.
Но даже то, что отец утопил своего ребенка из-за того, что тот излишне много плакал, не сравнится с тем, что слышат священники в этих пресвященных стенах. Интриги и скандалы двора при папе римском куда интереснее подробностей этого греховного злодеяния, которое стоит флорин за отпущение.
Борджиа только нахмурился, не понимая, о чем с ним без умолку толкует Риарио. Он уже вот хотел сказать, что этот парень, в принципе, даже ему понравился и если он будет затыкать свой рот хотя бы на час в день, он подумает о том, оставить его на этом свете или нет. Ух, какая ирония, не находите? Живые даже мертвых могут теперь на тот свет отправлять. Жить, как оказалось, куда лучше, чем пребывать непонятно где непонятно с кем еще оставшуюся вечность.
Чезаре даже не сразу понял, в чем дело. Нет, серьезно, люди, которые обращали на него свои удивленные, полные восхищения глаза, были ему совершенно не ясны и он решительно не мог разобраться в происходящем. В чем дело-то? Неужели снова Риарио шутки свои шутит? Но в этот раз шутка, удалась, давайте похлопаем мертвому шуту. Жаль, что Риарио не карлик, а то его чувство юмора оправдалось бы в край.
Кардинал и опомнится не успел, как по его лицо начала стекать кровь. Вот уж, хороша шутка и он, полный раздражения коснулся подушечками пальцев раненного лба. Кровь... самая настоящая кровь. Если бы только Чезаре мог видеть и ощущать Риарио чуть реальнее, чем он есть на самом деле, он бы глянул на призрака самым, что ни на есть уничтожающим взглядом, но пока это выглядело, как простое умопомешательство, да и не успел Чезаре как следуется удивиться, очаровываться и разозлиться, как все его чувство мгновенно перемешались. Один из круглых идиотов в черном вылил на него приличную половину ведра. Оставалось надеяться, что этой водой полы только что не мыли, иначе и Чезаре совершит грех, который даже папа отпустить не может - убьет священника прямо в стенах священного храма Божьего.
На губах Борджиа появилась ухмылка и очень не детский оскал. Оставить при себе Риарио с его жуткими шуточками ему перехотелось мгновенно.
-К... кардинал... - Слышал он отдаленно.
Кто-то уже хотел к нему припасть, а то схватить за руку, черт знает, что с ним хотели сделать эти чертовы священники, но он с силой толкнул паренька, который посмел его так нагло облить водой. Плевать, святая она была или из-за ведра, которым полы моют (на самом деле разница-то не большая, а иногда ее вовсе нет). Он растолкал столпившихся перед собой священников и нескольких очарованных кардиналов, рукавом стирая и размазывая по лицу идущую кровь.
- Ты, что, захотел сделать из меня Христа? Чудеса чудесные придумал творить? - Чезаре усмехался и несся по расписным коридорам в скорейших поисках этого горбатого пройдохи Бурхарда. Он, как назло, копался неимоверно долго. - Или разом вознести меня в лик святых? Не думай, Риарио, я не замолвлю о тебе словечко перед Отцом нашим Гос...
Бурхард возник не его пути, слушая все, что говорил сам себе Чезаре и они оба застыли в ожидании каких-нибудь новых чудес. Бурхард не то перекрестился, не то просто указал Борджиа на кровь на лбу, но вид у него был такой потрясенный, что Чезаре больше этого терпеть не мог. Нужно прекращать этот балаган, пока это не выросло в какую-нибудь религиозную потасовку, а Ватикан и Рим в целом вообще легки на подъем.
- У вас кровь, кардинал...
Чезаре недовольно буркнул на него и вырвал из рук канонника небольшой ящик с книгами и нужными принадлежностями для экзорцизма. Он просто всем ясно дал понять, что лучше до него сейчас не донимать, иначе он компанию Риарио тут немного разнообразит новыми пресвятыми духами.
Борджиа с силой захлопнул дверь и перевел дух. Чертова кровь все шла и шла, Чезаре уж весь в ней измазался и был похож скорее на какого-то варвара. Он достал чашу ящика, наполнил ее святой водой и хорошенько умылся. Опять же, потому что другой воды в его нескромных покоях не нашлось.
- Ты решил меня выставить идиотом? - Наконец-то Чезаре засмеялся. Комично получилось. Теперь Бурхард будет думать, что Чезаре одержим дьяволом и шарахаться от него, а то вообще убегать. Идеально получается - Чезаре - одержим Дьяволом, Родриго - ему продал душу, а Лукреция, что? Любовницей ему стала?

Демон, да, не меньше. Если откинуть все "но", то Чезаре - далеко не святой сын далеко не святого отца. И семья их - порождение дьявола, адская шутка, вызов всему человечеству. Жаль, конечно, что сыны Сатаны не умеют колдовать. Жаль, что в их руках оружие, нежели магия, ведь тогда дела бы обстояли куда намного проще, не находите? А пока, Чезаре сам своими руками творит то, что ему велят высшие силы. Да, можно все свалить на высшие силы и внутреннее предназначение, ведь демоны, да черти захаживают в церковь куда чаще святых и ангелов. Церковь - убежище для грешников и магазин душ для Дьявола. Тогда, чем же все остальные кардиналы, носящие красное, лучше самого Чезаре, который с самого раннего детства перестал противиться своему характеру? Да, его заставили надеть лиловое, а потом красное, да, ему пришлось учиться в Пизе, как верному сыну своего отца. Да. Но, чем другие лучшие? Увольте, давайте посмеемся вместе, если вы решите сказать, что все остальные выбрали этот путь по собственной воле и служат Господу нашему. Вот умора!
Все в этом месте, потому что так выгодно. Выгода - вот, что движет и религией, и веры. Не будь в этом нужда, не было бы в этом мишуры. И если истоки христианства - чистый ручей, то море, в которое впадает вытекающая из ручья река полна грязи и порочности до того, что один дьявол клевечет на другого в дьявольстве.
Думаю, Христос из тебя некудышный. Чезаре улыбнулся. А ведь истину говорит. Христос бы перекрестился, будь Чезаре им, да и вообще, все бы христианство в корне поменялось, возьми они образ Чезаре Борджиа за основу. Об этом даже смешно говорить. Нет места за столом апостолов такому скверному рабу, как Чезаре, нет и не будет. И он бы ни за что не дал своим людям себя распять. Он, конечно, уважает подобную силу духа, но на такие безрассудные подвиги идти не готов и не видит в них никакой выгоды.
Пусть распнут кого-то за него. Он еще поживет.
- А ты не зарекайся! - Комичность ситуации веселила и ее главного героя, хотя Чезаре должен быть, по сути, разгневан на весь мир. Не смотря на идиотские шутки Риарио, комедия получилась на пятерку с плюсом. Теперь он не только сын Сатаны, но еще и божий сын, спасибо приблудившемуся привидению. Борджиа снова небрежно смахнул выступающие капли крови. Отец за это обязательно призовет его к ответу, ну а что Чезаре ему ответит? Извини, отец, у нас просто с местным мертвецом такие шутки? Нужно же как-то развеять эту гнетущую тишину в твоей скромной обители? На самом деле, хотя бы кто-то, возможно, с помощью Риарио и его стремления повеселиться над живыми, поверил в Бога и свое предназначение. От клеветы до фанатизма, в принципе, один шаг. Может быть один из десятка и перестанет продавать индульгенции и начнет отпускать грехи по долгу своему, нежели по карману и станет настоящим святым.  Если так, то это уже прогресс. Потому что ранее такие встречались одни из сотни и то, подобны они Савонароле и ничего хорошего в их проповедях нет.
Фанатики и еритики - в принципе - понятия похожие.
- Весело, - пожал плечами Чезаре - похоже, что у святых проблем с общением не было. Так и с ума сойти недалеко, самим фанатиком стать. Наверное, всех прежних святых тоже святыми какие-нибудь приставучие мертвецы делали. А было бы забавно знать, что Фому Аквинского на самом-то деле преследовало какое-то привидение и шептало ему на уши его откровения. А, быть может, и Савонарола в ту же степь? Вот она, истина до которого докапываются смертные. Все намного проще, чем вы думаете, но людей таких мало и они избраны. Какого приходится избранному Чезаре? Нелегко, одним словом, но он, как бы, не просил.
Он вообще мало о чем просит.
А я предполагал, что ты знаешь, чего хочешь? Чезаре, словно настоящий король, развалился на красном бархатном кресле перед рабочим столом, наполнил глубокий бокал красным дорогим вином и отпил, не предлагая своему призрачному другу. Вряд ли гости с того света могут вкушать предметы изысканного земного кушания. Хотя бы ради дорогих полускадких напитков с выдержкой больше десяти лет, стоило пожить годок-другой. Борджиа повертел в руках бокал, довольно зачарованно и задумчиво, пытаясь словить в прозрачном стекле свое отражение. Солнечный свет, прорывающийся через плотные красные шторы играл в хрустальной призме и наполнял вино убийственным таинством. Не вино - настоящая кровь.
А Чезаре Борджиа пьет только красные вина.
- Я знаю, чего я хочу - опустил он бокал на стол, слишком сильно и резко, расплескав остатки вина через края. Борджиа поднялся со своего места, пересек комнату практически не глядя, ибо знал свое жилище, как ничто другое лучше и, отдернув штору на обитом глубоком деревянном подоконнике достал шпагу, обнажив из потертых ножен. - Вот мое оружие, если бы он мог, он бы направил шпагу в сторону Риарио, но тот лишь воздух, умеющий говорить. Сталью воздух невозможно разрезать. Поэтическая уловка, не более. - Никакой крест мне не нужен, - словно бы вдохновленный, он легким движением руки сорвал со своей шеи толстую золотую чепочку, сверкнувшую на свету манящей дороговизной. Крест из чистого золота, облепленный драгоценными камнями и жемчугом... что было священного в нем? Разве вере нужны подобые безделушки? - Крест, подобный этому, только смерть дразнит. От него какого толка. Борджиа задвинул шпагу в ножны. Руки его уверенно держали оружие. Он родился не чтобы молиться проклятому Богу, а чтобы воевать и драться, как Бог. Там, на поле боя, своя религия и вера, свои понятия, своя мораль и честь, которая ему куда ближе церковных законов и священописаний.
- Я ценю жизнь, какой бы они ни была. Даже в этой рясе. Не пугай меня запутанными словами о смерти, демонах и Дьяволе. Я знаю об этом хорошо и в лекциях не нуждаюсь. Если Риарио возомнил себя демоном, то, пусть побоится Бога, из него демон никуда не лучше тех демонов, что скрываются под черными рясами. Но здесь, где черное чудесным образом превращается в красное живут не демоны, а настоящие дьяволы.
- Я не могу бросать вызов тому, кому продал душу. Многие так считают, Чезаре предательски закатил губы. То, что ему приписывают особую жестокость, ненавидят, как сущего врага его сначала, конечно, позабавило, но потом эти шутки стали выходить из моды. Рано или поздно, он с этим смирится, но какого еще он хотел исхода, выбирая настолько извилистую тропу?
А потом его комнату наполнил сокрушительный смех прямо с того света. В буквальном смысле. Так смеяться мог только мертвец, вознесенный над грешными миром, перейдя черту, перед которйо склоняются злейшие и добрейшие мира сего. Жуткий смех, заставляющий мурашки ползти по спине, и Борджиа на секунду замер, ловя секунды мистической красоты. Его мертвые стены, обитые дорогой доской, наполнились чем-то мертво живым. Кто бы мог подумать.
Христос на распятии исказился в гневе, но плакать кровавами слезами не стал.
Мертвым ведь место в мире мертвых.
И здесь Борджиа поддержал его смех, пополняя эту адскую мелодию своими нотами. Риарио ведь был прав! Ну и рожи у них были. Еще вчера они проклинали его всеми проклятиями, а сегодня им удалось хоть лицезреть настоящее чудо! На этом можно заработать деньги, жаль только, что Борджиа не настолько алчен. Его бы отец, наверное, обязательно сделал на этом дело.
- Ты сделал большую услугу моему отцу, ты знаешь? - Через смех выговорил Чезаре, хватая еще полный бокал и отпивая. В горле пересохло. Издержки общения с мертвецами? - Его сын сегодня стал святым, представляешь, насколько это... вознесло его! Но, ты прав. Бурхард отложит десяток кирпичей в нужнике, я уверен. - Ради этого и столо одно это прекрасное представление, однако огни на сцене уже начинают гаснуть, а актеры устают играть свои роли. Маски тают на лице, как мягкий воск...
- Но, Риарио, ты забавный человек. Жаль, что ты мертвец. Даже если представить, что я не сошел с ума и все это... реально - Чезаре снова заходил по комнате, как настоящий король, разводя руками. Кардинальский перстень отягощал руку, блестящий стакан добавлял экспрессивности в облик. - Чего ты хочешь от меня? Извини, но... не думаю, что Бог или Дьявол позволит нам остаться на веки вечные вдвоем. Я бы мог показать тебе мир, но не хочу.

Чезаре выдал из себя тяжелую улыбку. Бог тоже любит играть в секреты, когда у него есть настроение, но чаще всего в секреты играет Дьявол. Теперь граница между этими двумя настолько стерлась, что Чезаре перестал верить и в того, и в другого, на пороге создания какой-то своей религии. На самом деле, Борджиа жил всегда по собственным законам и только по ним, отступать от этого он не собирался, а для удобства можно и религию себе придумать. Ведь Христу было на все это, естественно, наплевать. Это люди напридумывали того, чему сегодня с трудом следуют.
За окнами забили в колокола, заставляя Борджиа проснуться ото сна. Скоро отец соберет конклав, а у Чезаре тут еще мешающееся под ногами привидение, которое нужно в срочном порядке упокоить. Иронично получается, но Чезаре всегда знал, как стоит отправлять на покой, да снабжать Божеский суд новыми и новыми обвиняемыми в грехах, дабы те быстрее покаялись, а что делать с тем, кто нигде не нужен и грехов у него столько, что Бог устанет слушать? А ведь и сам Чезаре не бессмертный человек, когда-нибудь эта участь ждет и его. Но он умрет ни в сбивчивых словах, сжимая руку какого-нибудь левого священника, он умрет на поле боя, где только бог войны, каким бы он ни был, будет судить и его жизни, и его смерть. После такой смерти на землю не возвращаются. Пусть Риарио и был на него чем-то похож, отличия у них были, причем довольно серьезные.
Он все еще был в комнате, как по умолчанию. Теперь Чезаре был на поводке, нежели этот призрак. Инструменты для экзорцизма стыли, практически забытые и Чезаре еще раз кинул на них задумчивый взгляд. За окном, словно по какому-то приказу, с крыш поднялись многочисленные стаи голубей, пролетая белыми пятнами мимо чистых кардинальских окон. Один лишь сокол вот так невероятно сильно может потревожить мирную гавань притворно спокойного Рима.
Вот-вот Борджиа уже собирался высказать принятое им решение, как в дверь неожиданно постучались. Это уже выглядело на какие-то намеренные палки в колеса, неприятности, заставляющие его снова и снова откладывать то, что было решено. Риарио сегодня неимоверно везло, как, впрочем и Чезаре.
Прежде, чем в маленькую дверную щзелочку заглянул неуверенный пасынок, Чезаре еще успел смахнуть снова начавшие кровоточить порезы на лбу. Вот ведь, завтра они покроются коркой, а через недели станут шрамами - вечным напоминанием его ненастоящей святости. Интересно, если пользоваться случившейся ситуацией, насколько далеко можно превознестись? Стать настоящим святым, одеть на себя рясу, да ходить по деревням и даровать чудеса, а призрак будет окружающим выказывать чудеса чудный, заставляя народ изумляться. Если бы Борджиа был шарлатаном, то он бы так и сделал. Но он им не был. И никогда не будет.
Он может быть кем угодно - насильником, вором, убийцей, сыном Сатаны, но шарлатаном - никогда. Он таков, каков он есть перед этим миром и только миру решать - бояться его или же принять, как часть себя. В последнее время мир все чаще начинает подавать знаки о том, что скоро выплюнет его наружу, как какую-то отраву.
- Чего тебе? - Спросил довольно резко, но мирно Чезаре, подняв на служку глаза. Юноша очень робко выпрямился и постепенно проник в кардинальные покои, разряжая обстановку. Странное чувство, но теперь Чезаре чувствовал себя в какой-то толпе, а ведь для мира, для окружающих, в комнате было совсем уж одиноко. Да только пустынное место с даром разговаривать и мыслить, не давало ему покоя и ощущения одиночества. А Чезаре любил одиночество, когда есть только он и он, никого обычно не нужно ему.
- Убей меня! Уничтожь! Изгони... Чезаре очень неприятно заскалился. Еще минут пять назад он был готов оставить этого призрака дальше скитаться без дела, а теперь уже был готов задушить собственными руками, если бы его руки были способны душить несуществующую материю, иллюзию, так хорошо сотканную для него лишь одного.
Пасынок, быть может, хотел оповестить Чезаре о том, что его вызывают на конклав, а, быть может, чего другого, но он все еще осматривал комнату, неважно шевеля большими черными зрачками и пытаясь собраться с мыслями, дабы родить причину своего прихода. Чезаре не сводил с него глаз и ждал. Складывалось странное ощущение, будто бы мальчика кто-то послал, чтобы тот под идиотским предлогом прорвался к нему и чего-нибудь разузнал. От этого Борджиа становилось смешно.
Мои враги не могли быть настолько дальновидными. И если бы не слуга, который заставлял Чезаре проглотить язык, то он, пожалуй, красноречиво бы ответил на это. Если уж во врагах у него состоит Бог или же Дьявол, то Чезаре, без сомнения, пошел куда дальше его призрачного дружка, у которого за пазухой была лишь показательная яркая жизнь и весьма многословная смерть. Ничего больше. Еще куча секретов, по большей части, остающихся секретом и для него самого. Какое отношение к этому имел Борджиа? Кто знает. Это было похоже на какое-то послание. Ведь мертвец не может нарушать покой этого мира самостоятельно, а Чезаре был своего рода проводником его воли и действий здесь. Странное дело, а ведь они стали повязанные и оба это прекрасно понимают.
Чезаре закатил глаза, а потом кратко глянул на то, что видишь лишь он. Если бы только хоть кто-нибудь на земле был способен ему помочь, он отдал бы все на свете, чтобы принять эту помощь. Не в стиле Чезаре принимать протянутую руку и ставить себя в то положение, когда руку надо принимать, но все-таки теперь он был безволен, как никогда. Чего хочет от него Риарио своими странными словами и что поможет ему устроить себе место на том свете?
Ведь мертвецам, по большей части, все-таки лучше внизу или наверху, чем здесь, по середине. Человеческое царство - настолько клоака, гнойный нарыв, что даже ушедшие из жизни не могут здесь спокойно пребывать. Уж лучше ад, чем веки с человечеством.
У Борджиа, кажется, начинало снова иссякать терпение и каждая жилка на его шее невероятно напрягалась. Рядом на полу валялся сорванный крест, шрамы на лбу все еще многозначно кровоточили, изумленный служка переводил взгляд с сорванного креста на его лоб, словно бы проводил глупую, никому не нужную параллель и придумывал себе множество увлекательных слухов. Чего только не рождалось в той юной голове, подумал Чезаре.
- Я свят или проклят, решит Господь Бог - мудро наставил внезапно вошедшего мальчика Чезаре, странно положив служке на плечо свою дорогую тяжелую руку. Мальчик-то даже вздрогнул не то от испуга, не то от восторга. И правда, не каждый день к тебе прикасается святой. Но Чезаре поторопился выпроводить мальчика за дверь, даже приоткрыл для него замок, проговорив: - Господь говорил со мной и Он сказал, что многим здесь надо искупить свои грехи, о коих знают лишь они. Пусть покаются. Десять флоринов в папскую казну - не такие и большие деньги для отпущения грехов на душах, кои должны быть безгрешны, не так ли?
Мальчик смотрел на него с любопытством и скрытым восхищением. Если бы Чезаре мог сказать лучше, то он был бы уже папой римским, но Чезаре лучше сказать не мог. Пересказывал лишь то, что слышал, не более. Никто никогда не учил его говорить, как священник.
- Бог постоянно говорит со мной - продолжал Чезаре, оглядываясь на того, кого "Богом" величал. Это слишком незаслуженный и слишком лестный комплимент призраку, толкующему о Каббале, чернокнижниках и красном вине. Внезапно в горле снова пересохло.
- Он говорит, что среди нас завелось много чернокнижников...
- К-кардинал... - вот чего-то захотел выговорить мальчик, но Чезаре снова его перебил вежливым, поучительным тоном. Как разговаривает маэстро со своим мэтро.
- Не можешь ли достать мне перепись Ватикана? - Он практически вытолкал мальчика за порог двери и уже собирался закрыть перед его носом ее, но отчего-то решился дождаться комментариев Риарио. Если призрак не глуп, он поймет намек. Они будут сотрудничать, если и тот и другой вынесут для себя какую-то выгоду. Конечно, у Риарио была еще вечность в кармане, а у Чезаре в кармане была лишь пара часов до собрания кардиналов, которое, кажется, начиналось не по расписанию...