Всюду звонили колокола и голуби тучами поднимались с красных римских крыш. Голуби, говорят, души умерших, так, сколько же в Риме умирает народу, если от голубиной стаи на земле становится темно, как от густой грозовой тучи. Загаженный, грязный и порочный город сегодня звал.
На площади Святого Петра собрались и бедные, и богатые. Какая разница, если люди все - набитые мясом и костями мешки. Бедным отдавать нечего, они ждут папского благословения или божьего чуда, а богатые складывают чуть ли не на длинные ступени идеально вычищенного замка кольца браслеты, дороги платья. Удивительно, как они еще собственных детей приводить не начали. Стража отводила их обратно в те же глубины общества, из которых они пришли. Здоровье ведь ни за какие деньги не купишь и пока еще не придумали лекарства от чумы.
Два пасынка укутывали Чезаре в красные тряпки и расправляли кардинальскую шляпу. Как же нелепо он выглядит с блестящим крестом на груди, как же нелепо выглядит в этом нафуфыренном прикиде. Даже черная сутана была лучше плотно красной ткани, которая не то, чтобы двигаться нормально не позволяла, так еще и ни потока воздуха не пропускала. Впрочем, это был лучший выбор, особенно, когда в городе царствует чума. И хорошо бы, если бы на ступенях Собора Святого Петра она заканчивалась. Пока окна и двери открыты, и ветер свободно гуляет по одичавшим залам Собора, всегда есть риск заболеть. Те, кто хоть раз при людно закашляет, больше не появляются на пороге. Так Собор и пустел, медленно и неизбежно. В такие моменты даже самые сильные люди чувствуют себя невероятно уязвимыми. Чуме нет дела до того, какую фамилию ты носишь, сколько получаешь в год золотых, какого цвета твоя сутана. Чуму не победит ни золото, ни отцовские молитвы.
- Мы должны молиться, - как всегда тихо выговорил Родриго Борджиа и забормотал на латыни молитву. Святой Дух не снизойдет с неба, чтобы избавить из всех от чумы. Она расползается по городу, как паразит, становится все толще и толще от каждой поглощенной жертвы. Гетто и нижние кварталы были закрыты сразу, бедняки заболевают первые, они, как голуби, лежали на тротуарах, изуродованные, ослабевшие с жутким зловонием. Но даже закрытие нижних кварталов не помогло. Людей запереть можно, а вот ветер - нет.
Чезаре еще раз умылся перед выходом. Каждый раз, выходя на улицу ты рискуешь заболеть, каждый день, просыпаясь утром, ты делаешь выводы - плохо тебе или более-менее хорошо. Самоубеждение и постоянная тревога делают свое дело, тебе постоянно кажется, что ты болеешь. Оттолкнуть сомнения и снова бороться с чумой.
Неделю назад он собственноручно сжег рынок в нижнем квартале вместе с полусотней трупов. В огонь попали и живые люди, а теперь там стоит пепелище, но чума все равно распространялась вдоль и поперек. Пришло время самому узнать, что происходит и найти причину заболевания, источник, из которого идет эта божья напасть. Все можно свалить на собственные грехи, во всем можно обвинить Божий гнев, но молитвы и пост не спасут больных людей. Впрочем, больных-то уже все равно ничего не спасет, а вот здоровых нужно изолировать от зараженных районов. Они собираются у Собора и молятся. День и ночь смотрят в окно Папе Римскому и ждут чуда. Ну, что же отец, роди им чудо, если так хотят. Если Бог и есть, то ему уже все равно, что его дети мрут, как мухи.
Его проводили до задних дверей Собора. Песнопения в залах утихли, многие хоровые певцы заболели. Вылечит их только огонь и Чезаре это знал, но нельзя же сжечь весь город, нельзя бросать в огонь заболевших людей, как и давать им умирать в страшных муках тоже. Если бы Чезаре мог, он бы уже давно поторопился свершить для людей чудо, но Чезаре Борджиа - всего лишь человек, плохой кардинал, атеист и далеко не Бог, чтобы вершить чудеса. Впрочем, кое-что он постарается сделать, конечно же, от имени Господа Бога их Спасителя.
Он шел по практически опустевшим улицам. Многие люди подавлены, другие слабы, третьи потеряли надежду. Нужно всего лишь посмотреть вокруг себя, чтобы увидеть, чем живет этот город, чем живет его населения. Из Собора все кажется поверхностно не серьезным. На кардинала смотрели косо, кто-то уступал дорогу, кто-то на ней возникал с протянутой руки. Малыш, ни медь, ни серебро, ни золото тебя не спасут, но он все равно совал в вспухавшую руку то ли старика, то ли ребенка, пару медяков, больше он давать им не в праве.
На рынке, как всегда было шумно. На прилавках лежала тухлая рыба, на солнце гнили овощи. Чезаре выбросил прочь красный платок и приказал убрать этот срам. Иногда удивительно, что при всем этом люди не болеют чумой круглые сотни лет. От такой пищи, от такого воздуха кто угодно чуму подхватит. Торговцы возникали. Мол, товара нет, повозки Рим на сотню лиг обходят. Да, лучше голодать, чем есть тухлые овощи и приближать свою смерть. Убрать. И его слушались. Пятеро стражников плавной тенью вставали за его спиной, сливались с толпой.
Торговые и медицинские гильдии были закрыты. То, что надо в суровую пору! Молодцы. Крысы всегда бегут с тонущего корабля, только вот не все корабли так бесславно тонут, а Борджиа не даст потонуть кораблю под названием "Рим", особенно, когда его отец стоит за его штурвалом. Папа Александр Шестой вылечит свой город великим чудом. Плевать, что это было совсем не чудо, людям не нужно об этом знать. Они возложат цветы и пожертвуют церкви, но, главное, вернутся к своей обычной жизни.
Лавка одного алхимика находилась ближе к нижним кварталам. Оттуда пахло смертью. Многие дома здесь были уже заколочены, а ставни окон закрыты. Но Рим никогда не терял своей цветности и пышности, даже когда его поражала чума. На карнизах все еще цвели фиалки и пестрящие ароматные цветы, а по дорогам бегали крысы. Чезаре чуть ли на одну не наступил, громко выругался:
- Избавьтесь от крыс и запретите людям есть голубей, чума распространяется по ветру, но берет свое начало в других ипостасях. Она вылезает из-под земли, поражая низших, добираясь до верхушки пирамиды. Бедняки, как и крысы - разносчики болезни. Они едят зараженных крыс, трогают их, общаются с ними, взаимодействуют, они ловят зараженных голубей и едят всего лишь освежеванными без огня и промывки. Отсюда и берет начало всякая болезнь. От крыс, голубей, нечистот  и разлагающихся трупов в бедных кварталах, а не от божьего гнева. Отцу следовало бы это знать. Но в знать в семье Борджиа полагалось исключительно Чезаре.
Кто-то в стороне просил его благословения. Всего лишь слова. Чем дальше в Рим уходишь, тем серьезнее виднеются последствия чумы. Хорошо бы Катерину Сфорца пригласить на обед в зараженный Рим, да только она, как никто другой знает, что во время чумы лучше лишний раз рот не открывать.
Дети, старики, женщины, ослабевшие мужчины. Чезаре тяжко вздохнул. Когда же он все-таки найдет этого проклятого алхимика.
Вода бы спасла многих в нижних кварталах. Там, где полностью отсутствовала гигиена и плотность населения была высокой, пандемии, как разгуляйся. Дай беднякам мыло в руки, заставь их мыться, болезни бы поддавалось куда меньше народу.
- Уберите с прилавков лук и капусту, - кивнул Чезаре на один из прилавков. Именно на этой еде оседает убивающий народ яд: - и распустите народ, нельзя, чтобы в Риме собирались кучи людей, так эпидемия никогда не пройдет. Он бы дал им совет бежать, но все дороги ведут в Рим. Рим - центр мира, люди не побегут из него, оставив все свои вещи и дома. Конечно, умельцы находились, но их было слишком мало, чтобы избавиться от чумы: - Разожгите костры в разных частях Рима, бросайте туда любой мусор, который найдете, прогоните по площадям овец и лошадей, разлейте в канавах молоко. Бормотал Чезаре, идя по грязным улицам. Лошади очистят воздух, молоко поглотит инфекцию из земли: - И, - Чезаре остановился наконец, сильно нахмурившись: - закройте бордели. Рим очистится, если соблюдать все меры, но разве ж людей заставишь.
- Вы ангел? Неожиданно для себя Чезаре услышал рядом с собой детский голосок. То ли настолько тонкий, то ли настолько усталый. Он опустил глаза вниз, смотря на источник сего звука. Перед ним стояла девочка лет семи-восьми, абсолютно ничем не отличающихся от других девочек того же возраста из бедных районов. Босая, потрепанная, грязная, загнанная в угол маленькая овечка.
Борджиа это рассмешило: "очень плохой ангел". Она не просила денег у него и не протягивала ему руку, а ее простой вопрос застал его врасплох. Если бы он был ангелом, никто бы не болел, чума бы давно прошла. Но ангелов нет, как и Бога, иначе не объяснишь все эти напасти. Люди сбрасывают свои беды на Бога, свое счастье на Бога, полагаются и надеются на него, а что Бог делает в ответ? Молчит и ничего не делает.
- В своем роде. - Ответил он, чуть поджав губы. Он на земле грешной человеком сделал больше, чем ангелы на том свете.- Ангелы ходят в белом и  такие места не посещают. В красном ходит дьявол. Их у его отца целая коллегия. Старые и молодые, хитрые и еще хитрее. Злые и алчные. Отравители, убийцы, воры. Все они дьяволы и крыльев у них нет, если посмотреть за спины. И Чезаре скорее дьявол, нежели ангел. Он обошел девочку, углубляясь в узкие проулочки. Пришлось снова достать шелковый плотный платок, слишком здесь пахло чумой. У смерти есть запах и он до блевоты кислый, протухший, прорывающийся через любые ткани и другие едкие запахи.

Красный - цвет, означающий, что ты способен проливать кровь за христианскую веру. Что-что, а слово "кровь" здесь в этом красивом наречении самое уместное. Людям свойственно придумывать оправдание своим поступкам, им свойственно находить не стандартное объяснение своему поведению. Кровь лилась всегда и не только за христианскую веру. Кардиналы никогда в жизни своей не познали настоящего убийства. А могут ли наемники, яды и остальные пакости считаться убийством? Все эти старики в красных рясах не знают, что такое "проливать кровь" по-настоящему.
В нужный момент они все включают служителей Бога. Это как спусковой рычаг, кнопка, на которую можно начать, когда потребуется. И всякие грехи им отпустит Папа. Много ли отпущения в человеческих руках? Папа может простить, что угодно, но никто не знает, что ждет их перед Божьим ликом. Да и есть ли там на Небе этот Бог? Для Чезаре Он давно умер в страшных муках. Истинный Бог не проливает крови, жмурится при виде ее.
Где же ты? Всемогущий? Когда дети твои страдают от пандемии, когда они задыхаются и испускают болезненный последний вздох? Бог в стенах Собора Святого Петра, в ликах, нарисованных человеческой рукой, в не высохшей или наоборот треснувшей краске. Вот и весь Бог, на которого уповают люди. А Папа Римский, как и вся коллегия кардиналов - всего лишь управление, хорошо замаскированный царь царей, властитель мира. Ангелов не существует, а если и существуют, то они ничем не лучше их собратьев из Ада, если допускают весь беспредел на Земле. Чезаре - твое худшее творение, Спаситель. Ибо ты спасаешь, а он разрушает, ты хочешь низвергнуть Папу Борджиа, а он вопреки всему снова поднимает его на своих плечах. Чезаре Борджиа - самый неугодный Богу человек, ныне живущий на Земле. Таких, как он больше нет, он один в своем роде.
Когда Чезаре надел на себя красное, ничего особо не изменилось в его жизни. Только ответственности больше свалилось на плечи, сотня глаз наблюдет за тем, как он ест, с кем он спит, куда он идет, с кем разговаривает и что говорит. Красное выделяет из толпы, особенно, когда необходимо скрыться. Рядом с Папой кардиналы кажутся каплями крови, небрежно смахнутыми с идеально белой его дзимарры. Папа Римский чист, а кардиналы проливают за него кровь или пускают его кровь и красная одежда впитывает ее, словно губка не оставляя следов ни на полу, ни на ткани. Удобная вещь, если знать ей применение.
А Борджиа знали, как никто другие. Чем давалось им выживание в Риме? Чем далось им это папство? Крепкая семья дрожит каждый раз, когда разгорается скандал, жизнь матери и сестры Чезаре постоянно под угрозой, как и жизнь отца. Все это стоит власти, за которую Родриго пожертвовал собственными детьми, их доверием, своей любовью к ним. Можно быть или хорошим Папой или хорошим отцом. И странно, вроде бы "папа" и "отец" слова по смыслу сходные, однако такие разные. Папа отцом быть не может. Он может быть любовником, политиком, убийцей, узурпатором, подкупщиком, отравителем, но только не отцом. Поэтому Чезаре не сын ему, а покорный слуга. И если Бог для Чезаре все-таки и существовал где-то в закоулках его сознания, то он брал свое начало с папского престола, тем и заканчивался. Родриго Борджиа был его Богом, а Чезаре был его ангелом. Ангелом, пускающим неугодную кровь.
Чезаре бы что угодно поставил на то, что на Небесах дела делаются тем же образом.
Переулкам в Риме не было ни конца, ни края. Рим был рекой с миллионами русел. Они расходились и соединялись вновь, старый Рим и Новый, кварталы богачей и развалины бедняков. Пышные фонтаны и богатые рынки плавно переходили в полуразрушенные заросшие руины. Но это был его дом, больше дома он не знает. Чезаре родился здесь, воспитывался и узаконивался. Нет в мире более скверного и более прекрасно места.
Мелкие камешки сбившейся разрушенной дороги попадали в черные макасины. Моцетта и правда выглядела, как красные ангельские крылья, а ветер поднимал тяжелую ткань наверх. Как бы ветер не пытался, из Чезаре плохой ангел, пусть даже с красными крыльями.
Краем глаза он замечал, как девочка бежала за ним. Чего она требовала от него? Он даст ей денег, подаст еды, на большее не способен. Он пытается спасти город, но как спасти город, если не можешь помочь даже бездомной девчонке с избитыми ногами и спутанными сальными волосами? Она бежала за ним, не жалея сил и что-то сбивчиво говорила, словно молитву причитала. Упади она на таком бегу, разодрала бы колени в кровь, но на ее тонких ногах и без того не было живого места. Девочка без лица, девочка без будущего, без прошлого, практически, без настоящего тащилась за ним вглубь зараженного района и даже зловоние не останавливало ее. Дети по природе своей наивны. Нельзя оставлять детей одних, им всегда нужна поддержка. Именно поэтому бездомные собираются к кучи и ищут помощи у взрослых. А взрослые слишком циничны и эгоистичны, чтобы посмотреть под свои ноги. Рим стоит на костях убиенных, в том числе и детей.
Чезаре остановился. Сколько это еще может продолжаться? Он посмотрел на догоняющую его кроху из-за плеча, сильнее прижимая плотную ткань к лицу. Чума ей не страшна, как и не страшна изрытая дорога, по которой даже он с трудом ступает. Ее ноги были похожи на две сухие палочки, а руки на висящие болтающиеся тряпицы. То, что было на ней надето Чезаре бы с трудом назвал одеждой.
Он дождался, пока она догонит его. Следовала практически по пятам, как заблудившийся щенок. Бездомное зверье всегда цепляется за кого-то, кто ему улыбнется, но Чезаре не помнил, чтобы он сегодня вообще улыбался. Или она увязалась следом, потому что он кардинал? Да, как разница, почему.
Он достал красный бархатный мешочек из-за фашьи и извлек оттуда одну серебряную монету. Больше, чем он давал другим беднякам. Для бедных рук существует медь - грязные маленькие монеты, на которые трудно купить даже хлеб, но на серебро можно было приобрести себе даже кусок вяленой свинины. Монетка сверкнула на слепящем полуденном солнце и упала девочке к ногам.
- Откуда ты вычитала эту ерунду? - откуда она, впрочем, читать-то умеет. Разве что натрепали какие-нибудь еретики типа Савонароллы, с придуманными чудесами и собственными ангелами.
- Ангелы с красными крыльями - плохие, не доверяй им. - У ангелов с красными крыльями чаще всего белые сухие волосы на лице и голове. Их в Ватикане так много, что иногда от красного в глазах рябит. Одного от другого различишь разве что от походки. Гордый Колонна ходит прямо, громко топая; Вице-канцлера Сфорца видно из далека по задранному ногу и широким шагам; Берсуччи ходит сгорбленно, постоянно потирая нос. Но в основном они одинаковые все. Красная мантия кардинала - это скорее состояние души. Все они преступники, капли крови, небрежно смахнутые с белого папского роше.
Он нагнулся к девочке, рассматривая ее лицо: ссохшиеся губы, грязная кожа, открытые миру детские глаза. По-настоящему детские, такие даже в бедных районах с трудом найти можно. По глазам можно прочитать многое: старость, мудрость, хитрость, алчность, детство...
- Скажи, разве я похож на человека, которому нужно помогать? - Дети видят другими глазами, неужели взрослые и их истина отличается от взрослой. Чезаре торопливо извлек из глубокого кармана еще один вельветовый плотный платок и протянул его безымянной увязавшейся за ним овечке:- Держи его у лица, иначе заболеешь. Ее вид оставлял желать лучшего, но большего, кроме серебряной монеты и платка он предложить ей не мог. Стражники окружили их плотным широким кольцом. Ее наивность вызывала смех. Чего она кричала ему в спину? Чудесные голоса? Раскрытые красные крылья? Помочь ему? Чезаре бы подумал, что у нее лихорадка начинается, но на вид она была вполне здоровой, здоровый цвет лица, пусть и грязного, бледноватого, испуганного, потерянного... впрочем, если бы Фортуна подбросила другую монетку и она упала бы другой стороной, он оказался бы на месте этой девчонки и бегал бы по улицам босой за кардинальскими юбками.
- Как тебя зовут? - Внезапно для самого себя спросил Чезаре. Нет, он не плохой человек, пусть и душа у него уже прогнила. Остальные бы на его месте прошли мимо, да и он бы прошел, с другой стороны, но нечто заставило его остановиться и посмотреть на бегущего щенка позади себя. Никогда не оборачивайся, иначе станет жалко. Простая истина, которую нужно усвоить, если за тобой постоянно бегают бездомные с большими открытыми миру глазами.

Бог создал людей по своему образу и подобию? Что за дурь, думал Чезаре. Он встал на путь духовенства будучи совсем молодым и не по своей воле. Отец был Богом в их доме, который сам раздавал метки и бирки. Он выбрал для Чезаре сутану, а Хуану отдал меч. Хотя, по сути, все должно было быть наоборот. И из-за своего нежелания ступить на это добровольно, отец недолюбливал своего младшего сына. Ты подчиняешься, а не желаешь этого! Часто слышал Чезаре, но тут уж ничего не попишешь, это была чистая правда. Он служит своему отцу, ведь кто-то должен же. Хуан может, разве что, разочаровывать, Жоффре еще в пеленках валялся. Больше отцу не на кого было рассчитывать. Впрочем, Родриго Борджиа, наверняка другого об этом мнения.
Теперь он правит Римом, а Чезаре стоит за его спиной с толпой перешептывающихся кардиналов. Иногда Черазе казалось, будто Папа набирает их только ради того, чтобы те не давали ему расслабиться. Постоянно норовящие укусить ядовитые змеи и все было бы легко, если бы эти змеи не были настолько священны, что их и трогать было запрещено. Один раз припугнешь, останешься врагом на всю жизнь, так еще и Папе нажалуются. Коллегия кардиналов - сборище толстых стариков, которые уже с жиру бесятся. И они держатся друг за друга. Заставь одного сознаться, он выдаст всех. Именно по такой схеме и нужно работать, если хочешь избавить отца от их влияния. Но Родриго Борджиа тоже не из робкого десятка. Борджиа вообще не из десятка, они из единиц.
И и в тот момент, на какой-то увиливающей далеко за грязный канал Тибра римской улице Чезаре в девочке видел самого себя. Если бы они были другими, если бы все сложилось иначе, ему бы куковать без обуви и еды, ему бы бегать по зараженным кварталам и другой бы Папа диктовал свои условия и ел из золотых тарелок вилками. Скажи беднякам, что такое вилка и они со смеху умрут. Зачем вилки, если можно есть руками! Рим делится на "было" и "стало", а бедняки, не знающие ни добра, ни зла по сути своей стоят между этим. Они уповают на то, что святые люди, носящие тиары, не умеют лгать? Если Папа пообещал исцеление, значит он может исцелять. Людей хлебом не корми, дай им чудеса и во что-нибудь верить. А для кардиналов и Папы Римского - вера и есть хлеб, который он отнимает у людей.
- Прекрати это, - выговорил Родриго Борджиа и ему было все равно, как Чезаре все это превратит. Придет в Рим, хлопнет в ладоши и все исцелятся. Если бы все было так, то даже такой, как Борджиа мог бы поверить в Бога, но пока для Чезаре это было выше собственных возможностей, а человеком он был очень талантливым. Да только к вере душа его не лежала. Абсолютно.
Рим был местом, где прорастали сорняки Ада и Рая. И никогда не поймешь, где заканчивается Рай и начинается Ад. Где царствует Бог, а где велит Дьявол. Все здесь было смешано в смесь, а люди варились в этом, становясь непонятно кем. На Папском престоле сидит то Дьявол, то Бог, а рядом с ним кардиналы в красных одеждах, в лицах которых нет ничего не ангельского, ни чертовского. В этом сложно разобраться, но Чезаре уже научился отличать оттенки. Кем он был? Не меньше дьявола, не больше черта.
Грязная девочка торопливо шевелила губами, торопливо говорила, так эмоционально и насыщенно, что невозможно было принять это за хорошо выученный текст. Сложно различить тех, кто побирается по работе и тех, кому в самом деле нужна помощь. Скоро улицы Рима заполнят бедные люди, просящие отпустить им их грехи. Потому, что перед смертью все становятся невероятно набожными, а смерть царит в Риме словно второй Папа Римский. Чума учит их настоящей жизни и только она. Вот кому наплевать на то, каков человек внутри и снаружи, сколько ему лет и сколько грехов он совершил. Идеальный преступник, идеальный каратель, идеальная кара. Но нужно от нее избавиться. Пусть уйдет в какой-нибудь Неаполь, а обитель его отца оставит. Только потому, что это обитель Его отца. А Чезаре и чуму изрежет на куски за собственную семью.
Впрочем, Лукреция, братья и матушка были в полном здравии. Они перебрались в дальнюю часть Рима, где заболевших меньше всего и ходят в повязками на лице. Чезаре даже представить себе не мог, в какую панику он впадет, если они заболеют, что он сделает, если они умрут. Махай шпагой - не махай, толку ноль, воздух не разрежешь и чуму не прогонишь.
Если бы только для кардиналов простые люди были тем, что для Чезаре представляет собой семья. Тогда все жили бы куда лучше. А ведь это их долг - заботиться о бедных, о богатых, как о семье своей. Они ли произносили слова, положив руку на библию? Но библия стала книжкой для чтения на ночь, а кровавая рука много клятв не даст. Жаль только кровь водою смыть можно. Иначе бы кардиналы представали перед народом с ног до головы в крови.
Чезаре не забыл, как он пытались отравить его отца спустя буквально несколько дней, после его избрания. О чем же это говорит? Он не доверяет ни одному из них. Им плевать, что на улицах чума, им плевать, что еще сотня таких вот девчушек ходят полуголые по зараженным кварталам и словно крысы разносят заразу. Им хватит совести бросить их в костер под звуки молитв. Грязных, беспощадных, безнравственных.
Но, чего тут Чезаре рассуждать. Он и сам почти ничем от них не отличается. Разве что ребенка в огонь никогда не бросит.
Как не бросит и беспризорную девочку, увязавшуюся за ним. Но чего он должен для нее сделать? Взять с собой он не может, отослать тоже.
- Ты видела ангелов? - Со смехом спросил Чезаре. Ей, видимо, повезло больше, чем ему: - Думаю, что не спать было бы полезно, - он продолжал улыбаться. Тогда можно было бы переделать множество вещей, узнать множество тайн. История свершается ночью, когда Рим засыпает - не смогу я заснуть по другой причине, девочка. Мысли порой заполняют голову. Слишком много планов, слишком много идей и он снова встает, не зная, как себя унять. То переживания, то тревоги, то неспокойное время. Чезаре забыл, что такое мирный сон.
Все дальнейшие ее слова были абсолютно ему не понятны. Больше похоже на детские бред или какой-то вымысел. Чезаре стал догадываться, что она не римлянка, да и черты лица у нее были не итальянские. Маленький аккуратненький нос, темные глаза, спутанные жидкие волосы. Римские дети порою даже на лицо одинаковые, прочем, чего Чезаре бы в римских детях понимал. Он почти никогда не ступал за порог бедных районов, если только "по работе", но там и рассматривать кого-то особо не удавалось.
Теперь эта бедная была к нему ближе некуда. На ее маленькие плечи словно все беды мира свалились, но голос ее был уверенным, громкий, по-детски писклявил. Она почти ничем не отличалась от других детей, почти ничем не отличалась от других бездомных и на теле ее была та же корка грязи, из той же канавы. Она небрежно подняла брошенную монетку и с интересом ее разглядывала.
- Это деньгами называется. - Выговорил Чезаре, кивая на монетку. Даже самый маленький римлян знает, сколько стоит серебро и что на него можно купить. Откуда эту заблудшую овечку к ним занесло. Тут же вспоминается притча про потерянный скот, который так любит перечитывать Родриго Борджиа. Иоан или кто там, знал о чем писал.
- Все ошибаются и ты тоже. Например, ты ошиблась, потому что я не ангел. Я человек. Вот, - он разворошил грязные девичьи волосы, навеяв хаос на, и без того разворошенное до него, гнездо на темноволосой голове. Его руки были объяты плотными перчатками, мягкий бархат лучше его жестких рук. Красное на солнце отливало то медью, то кровью. Руки в красных перчатках почти что в крови.
Меня никак не зовут. Несколько отрезанных слов заставили Чезаре удивленно покоситься на нее. Воистину какой-то чудной ребенок. У каждого должно быть имя. У семьи его не может быть, но свое собственное, обязательно должно быть. Так уж заведено и что же за мать, которая не назвала своего ребенка? Чезаре невольно вспомнился Джованни, маленький ангел, родившийся в перине и шелках, его даже пеленают в пеленках с золотой каемочкой. Ребенок еще долго не поймет, но у него еще с момента зачатия есть не только свое собственное имя, но и фамильное, которое стоит намного дороже собственного. На что приравнивать, в таком случае, человека, которого зовут никак.
- Хорошо, я буду звать тебя "никак", пока ты не скажешь, как мне тебя звать. Спрячь монету, не то убьют за нее. Вот в этом живет и Бог и ангелы -   он ткнул к серебряный тонкий кружочек с неровными гранями и хорошо выгравированном лицом Родриго Борджиа. Папа Римский Александр VI. И Бог, и Дьявол, и ангел, и бес: - Вот этим они покупаются и продаются. И у нас ангелы спят только ночью, там же бесы просыпаются, - он дернул ее за плечо, позвав с собой и подождал, пока она сравняется с ним и приложил тряпицу к лицу. Бывает же - вышел совершенно по другой причине, а зацепил за собой бродяжного щенка: - Скажи, откуда ты пришла?

На соседней улице весело играла сальтарелла. Только веселая музыка не очистит город от въевшегося в него яда. Впрочем, люди, возможно, и танцуют-то последний раз. В мрачное время всякого тянет улыбаться, ведь, когда еще настанет такой час? Никто не знает, когда смерть постучит в твою дверь и встанет - сгорбленная старуха с косой, помянет тебя за твои грехи и отправит твою душу, конечно же, в Ад. Смерть, как оказалось, и образ имеет, и запах, и даже звук.
Звук заводной сальтареллы, запах гниения, разложения, кисловатый вкус сухого красного вина, в образе мрачной горбатой старухи. Чезаре много раз видел ее перед собой, и, кажется, видит и сейчас. Вот она, гуляет между темными проулками. До этого места Богу дела никакого нет, поэтому здесь гуляет смерть. Ангелы не шагают по каменным плитам и не играют на своих арфах. Здесь грязь, здесь гниение, здесь жизнь разлагается вместе с телами внезапно умерших людей. Никогда не знаешь, в какой дом она сегодня заглянет - эта старуха с беззубой улыбкой и хорошо наточенной косой.
Впрочем, Чезаре ее не боялся. Она часто посещала его, но все время выходила обратно в дверь. Он каждый день говорит ей "не сегодня". Возможно, завтра, а завтра будет снова "не сегодня", Чезаре еще не готов умирать и чума не свалит его с ног. Богу он на небесах не нужен, как и Дьяволу в его преисподнии, поэтому Чезаре Борджиа будет жить вопреки всем вселенским, церковным и физическим законам. По его грешную душу заберут сегодня с десяток других. Людей, которые не сделали ничего плохого в этой жизни, детей, не успевших даже ее повидать, как следует, стариков, дела которых еще не закончены. Его жизнь стоит десятка других. Эгоистично и цинично это понимать, но правда есть правда. За него всегда умирали другие люди. А что до Чезаре? Вылезал из горящего дома, очищал свою кровь от ядов, зашивал рваные ранения на теле и жил. Жил, снова облачаясь то в черную сутану, то в красную. Такая душа, как его не нужна ни над землей, не под ней.
А если так, то и душа однажды начнет свое разложение.
Ангелами от него никогда не пахло. Когда Чезаре шагает по церковным плитам, его шаги напоминают раскаты грома, когда он читает Патер, Бог плюет на него ядом, когда он встает с колен в молитве, у святых лица мрачнеют. Как такого, как он могло занести в церковь? Почему его однажды молнией не убило, когда он взялся за церковную дверь? За все свои прожитые годы он совершил слишком много грехов, теперь отступать некуда и избавления от них никто ему не даст. Впрочем, меча в сутане не спрячешь, а вот свою натуру - очень даже. Он замаскированный под черное бес, неугодный Богу человек.
Может быть, в том же возрасте, что и девчушка "никак" рядом с ним, он и был хорошим человеком, но потом все пошло по наклонной вниз. Его окружили нежеланные люди, его заставили проделывать нежеланную работу и выучивать нежеланные вещи и тут волей-неволей человек становится нежеланным сам по себе. Для других и для самого себя.
Вокруг его семьи ходило много слухов. А теперь их становилось еще больше. Чего только о них не придумают, только бы лишний раз бросить в них грязь. Люди подобны овцам, им всегда нужен пастырь. Тот, что загонит их в стойло, тот, что будет сторожить их от хищников, тот, за которым они пойдут. Овцам всегда нужно что-то объяснять. И если на горизонте появляется другой пастух, вещающий им иную истину, они, блея, пойдут за ним. Просто один говорит громче другого, а овцы слишком глупы, чтобы понимать цену словам. Сейчас Италия разделилась на несколько пастухов, и овцам дали выбор. Как можно давать выбор таким глупым животным?
Впрочем, среди овец встречались и шакалы. Шакалы, волки, они загрызут слабого пастуха, как только тот проявит свою слабость. Чезаре был одним из таких шакалов и причислял себя к хищникам, нежели к кому-то еще. Псом, которого спускают с цепи в нужный момент, но цепь ему была не нужна. Он и без того был преданным животным. А псам, как говорится, в Раю места нет.
Так и жил Чезаре Борджиа в змеином гнезде под названием Рим. Где каждая вторая тропка напоминала проглоченный трижды змей змеиный хвост, по которому ходит, шаркая ногами, старуха смерть и искала среди овец наиболее слабую. Она ветром раздувала свое вонючее дыхание и люди умирали, как скотина. Но пастухи жили, как жили и многие из шакалов в красном.
Смерть боится и обожает Собор Святого Петра. Туда она не приходит без надобности. Ей нужно открыть двери и многие делают это с удовольствием. Люди, которые по сути своей не должны промышлять смерть стали торговать ей, словно вещью. Торгуют, как оказалось, всем: титулами, доверием, жизнью, душами людей.
И жизнь этой девочки "никак" тоже, в конце концов, когда-нибудь купится. Одним из кардиналов, который зажжет в этом районе свой костер. Туда попадут все, в том числе и она. А старуха будет смеяться криками десятков людей - совершенно разных и вместе эти крики превратятся в незабываемую песню, спетую хриплым смертным голоском.
Вы просто не поете, но с этим я обязательно разберусь. Поют все, но песни у всех разные. Сальтарелла или же предсмертные крики, в песнях нет особой разницы - всем им одна цена, одна монета. Мир поет ту песню, которая угодна населяющим ее людям.
- У меня плохой голос, малышка - кратко ответил Чезаре, чуть улыбнувшись. Петь его заставляли и очень часто, особенно в начале его духовного пути. Там песни были другие, первое время и в его голосе жил Бог, а потом он испарился, окончательно сломав его мальчишеский голос. Чезаре перестал петь. Поют либо от радости, либо от боли. У Борджиа не было ни того, ни другого.
Звуки музыки становились все громче и громче. Они подходили к фонтану в восточных кварталах. Слышались песни людей, их смех, но Чезаре показалось, что в этой массовой истерии нет ни капли энтузиазма, ни капли радости. Ему хотелось бы обойти этот квартал боком, но гетто закрыли, по грязным улицам уже не походишь просто так. Лучше бы вообще всех это дело придать огню, но куда поселить оставшихся людей?
Он посмотрел на маленькую бездомную девочку. У нее ведь не было дома, где она ночует? Чем она укроется на ночь? Что она съест, чтобы утолить свой голод? Даже представить страшно, но чем дольше она находилась подле него, тем больше он придавался этим вопросам.
- Прости, девочка, но у сестричка у меня уже есть, - он улыбнулся ей, положив руку на крепкую головку. Жиденькие волосы, которые могла бы блестеть при должном уходе, длинная аристократичная шея. Пусть она и была бездомной, она была не похожа на бродячих детей. Бледная кожа, пусть и грязная, тонкие запястья, она вполне могла бы стать дочкой какого-нибудь сеньора, родись из нужного лона.
- Придумай себе какое-нибудь имя, оно есть у всех. У многих нет ни дома, ни денег, но имя обязано быть у каждого. - Он глянул на нее с большим удивлением, но, впрочем, ничего удивительного в ее словах не было. Она словно жила в другой реальности, существовала параллельно его миру и в ее словах было больше веры и уверенности, чем в любых, каких ему пришлось слышать: - Может быть и спайсеры, у Дьявола ликов много. - "Как и у Бога". - Ты жила в интересном месте. Посмотри вокруг - все эти люди не то ангелы, не то бесы, но они не спят и у них есть глаза, - они остановились у самого подножья празднества. Странный народ, эти римляне. Завтра они умрут и они танцуют, предвидя это. У итальянцев особенный дух, но Чезаре не был итальянцем в подобных праздников не понимал. Фонтан работал, а люди радовались воде, плескаясь полуголые, а кто-то и абсолютно голышом. Менестрели пели нараспев столько разных песен, что все они складывались в скачущий мотив с перемешанной рифмой.
- Скажи, ты не хочешь быть одна? - Никто не хочет быть один, даже Чезаре. Одиночество прекрасно, когда есть человек, которому можно рассказать о том, как одиночество прекрасно. В остальном, это кара или же пытка, называйте, как хотите и боли одиночество приносит куда больше колеса Иуды в соборе Святого Ангела.
Даже на расстоянии Чезаре слышал, как бурчит ее живот. Голодная, он мог бы догадаться. Все в Риме страдают от голода, но такова уж их ноша. Всякая еда может быть отравлена, особенно та, что приготовляется в местных заведениях. Впервые в дурную голову Борджиа пришла светлая и благородная мысль. Идея, которая могла бы решить судьбу чистой детской души и грязной умирающей взрослой. Что скажут чистоплотные набожные старики-кардиналы, если он приведет бездомную девочку, лишенную всего в Собор Святого Петра и покажет им наглядно, чем живет их любимый Рим? Покажет в сущности этой бедняги то, чего зажравшиеся "ангелы в красном" лишают других?
- А Бога ты увидеть хочешь? - Внезапно задал вопрос Чезаре, смотря прямо перед собой. Что-что, а Бог всегда был рядом. В лицах бедных и богатых, в душах мертвых и в душах живых, радостных и отчаявшихся. Он был рядом, прямо перед ним - в лице маленькой девочки "никак".

Отредактировано Cesare Borgia (26-08-2013 13:07:26)