Бывают такие дни, когда вроде бы для счастья уже ничего не надо, хватает розовых единорогов, летающих перед носом, и безмятежности, пропитавшейся сквозь всё тело. В такие моменты секундного удовольствия жизнь кажется идеальной, потому что она полна именно того, чего не хватало все эти дни. Полная идеализация запускается именно в тот момент, когда её особо не ждешь, но по её приходу не сопротивляешься. И обязательно найдется тот, которому не всё равно, который не бросит друга в мучительных терновниках удовольствия и попытается спасти его оттуда. Стоит ли мне говорить, что такой друг у меня есть, что он всегда со мной (ну или я всегда с ним) и что, держу пари, он сделает всё, чтобы мой сон стал наиболее непродолжительным. Тут то и вступает в бой всемирно известная игра “Поле чудес”. Выпадает тебе, значит, шанс получить приз или деньги (в нашем случае сон), приз в черном ящике соответственно. Что выберите вы: ящик или сон? Если бы в тот момент в моём мозгу была хоть капля логики, я бы непременно выбрал сон, но, как говорится, что-то пошло не так. Я был уверен, что всему виной Джим, как в принципе и всегда, втягивающий нас во всевозможные нелепицы и убивающий во мне любое проявление здравого смысла. Благодаря ему, мой рассудок решил, что открытие черного ящика – задача приоритетная, и отложить её никак нельзя. Так моё любопытство опустило последнюю и, похоже, единственную завесу между сном и реальностью. Выбирая черный ящик, я открываю для себя, что безумные вопли, обрывающие мою пьянящую безмятежность, исходят от паникующего Кирка, голос которого с таким надрывом обычно не предвещает ничего положительного. Безумство берет надо мной верх, и я неустанно пытаюсь сопротивляться попыткам своего друга достучаться до себя, словно пробуждение не только ни несет за собой ничего хорошего и даже наоборот утягивает во что-то безумное, или даже ужасное, в любом случае засосет похлеще Титаника, идущего ко дну. И вот я, утопающий пассажир, желание спастись которого зашкаливает по любым измерителям, любой шкале, пытаюсь сделать всё, чтобы эта смертоносная машина в лице моего лучшего друга не утянула меня ко дну. Но, как и следовало ожидать, зная историю Титаника и настойчивость Джима, вырваться мне не удалось, а значит, реальность своими толстыми липкими щупальцами затянула меня в свои глубокие недра.
Яркое солнце ослепило меня на несколько минут, и пока я пытался прийти в себя, ну или наладить дружеский контакт с внешним миром, на меня посыпался целый град слов, высказываний и толчков с разных сторон, свидетельствовавших о правоте моих предположений, которые будоражили меня еще во время скорого пробуждения. Стоит ли говорить, что я не только не понимал, что от меня хотят, но и что вообще происходит, где я нахожусь и как сюда попал. Первая и, наверное, самая положительная мысль – сон во сне. Наивно было предполагать, что самое хорошее и есть самое правильное, но попытка ни пытка, а в случае с Джимом минутная надежда, которая нужна сейчас как раз кстати, может стать чем-то спасительным. Но она покинула мой разум в тот же миг, как я осознал, что мешок для битья из меня сделали целых четыре руки, а вернее сказать две руки и две лапы. Тогда то я понял, что чудес нет, потому что если бы они бывали, то, скорее всего, случались бы наверняка, а не просто бы утешали фантазии людей. И раз уж моя фантазия (как, кстати говоря, и тело) была нарушена, вернее, мастерски избита профессионалами своего дела, то разум-таки решил устроить свой длительный запуск, словно это был один тех огромных старых компьютеров, которые уже давно изжили себя, включались еле-еле, но было в них что-то такое, что не давало легкой руке отправить их на свалку металлолома. Оставалось поднапрячься и сравнить уже увиденные факты. У нас был песок, море, орущая мартышка, кокос(и как я его только раньше не заметил?) и паникующий Джим. И тут я, наверное, должен был удивиться, знаете, дать волю эмоциям, но последний элемент моей цепочки, как ни странно, всё объяснял, именно поэтому моё внимание сразу перешло к прочим объектам. На лице же мирно ликовало спокойствие, ведь вулканцы же не паникуют, они здраво оценивают обстановку, что я и решил сделать. Было ли это место Энтерпрайзом? Пожалуй, если сильно постараться, то можно допустить подобную мысль, но мало того, что она была до отвращения нелогична, так еще и пугающая возможность её существования просто умоляла забыть о ней. Хотя, если учесть, что капитан сейчас находится рядом, то любой вариант, включая превращение боевого шаттла в зону личного комфорта и райского отдыха, был вполне реальным. Но даже специфичные мозги Кирка, выдающие одну “гениальную” идею за другой, не решились бы устроить такое, в крайнем случае, были бы остановлены совестью или здравым смыслом (оба варианта имели ничтожный процент на существование, но ключевым здесь всё-таки было слово “имели”), или хотя бы мной. То, что я вчера присутствовал с ним на… стоп, а где? И вот тут то трезвый рассудок и память дали сбой, и в тот момент если бы это было физически возможно, то вероятнее всего оттуда бы повалил пар, как из еще только изобретенного паровоза. Воспоминания были заблокированы и находились под каким-то странным паролем, который, если я его и придумывал, сейчас не сумел бы воспроизвести. Скорее всего, воспоминания могли бы посетить мой разум куда раньше, не сиди у меня под носом эта безумная парочка. Знаете, если бы мне была доступна абсорбция звука, которая могла бы спасти мне жизнь, или хотя бы мои разрывающиеся мозги, то, наверное, я бы заплатил уйму денег тому, кто смог бы это сделать или научить этому меня. Но денег у меня не было, а желание вырубить визжащую мартышку и орущего мужика было настолько высоко, что рядом лежащий кокос мог бы послужить зарядом тяжелой артиллерии, в сторону которой моя рука медленно, но уверенно тянулась. И когда ладонь коснулась заветной скорлупы, когда тоненькие ворсинки вонзились в кожу, когда я нервно сжал своё орудие массового поражения и чуть не отправил в цель, все мысли свелись к единственному, пока что, объективному решению – воспоминания вернутся спустя какое-то время, но если нас сюда не скинули (что звучит многообещающе), то глядя на окружающую среду мы смогли бы хоть что-то вспомнить – и чем проще к нему относиться, тем, возможно, быстрее всё закончится. Именно эта приятная нота грела мою душу, пока капитан окончательно до меня не достучался.
“- Это нелогично, капитан.
- Да, брось, Спок, сегодня можно всё.”
Первое наиболее ясное предположение, которое сделал мой мозг, было человеческим: нас высадила собственная команда, которой до жути надоели все проделки Джима и моя неспособность противостоять им. И вот тогда-то я начал побаиваться. Сколько я смог бы прожить с ним вместе на одном острове? Год, может два. Но уверенность в том, что срок нашего злоключения будет куда больше с каждой новой мыслью пугал меня всё больше, набирая высоту своей значимости с той же скоростью, с какой обычно разгоняется автомобиль, летящий с горы, водитель которого постоянно давит на газ. Восемь, двенадцать, двадцать. Числа становились всё больше, спокойствие и хладнокровие, так успешно лежавшие маской на моем лице, всё больше контролировали мой взгляд, который, наверное, в тот момент был просто безумным. И хотя кампания, доставшаяся мне бонусом, не была такой уж и плохой, несмотря на моё отношение к Кирку, перспектива в десяток лет совместного проживания с ним на одном острове не радовала меня. Джим, и даже мартышка, затихли, даже перестав делать из моего тела тесто, которое ввиду своего упрямства или отсутствия дрожжей не поддавалось старательным и умелым рукам поваров, как видимо ожидавших трезвой оценки коммандера сложившейся ситуации и ближайшие пути выхода из неё. Но что я мог сказать, если замок моих воспоминаний кто-то захватил и чтобы туда попасть, придется осаждать крепость, брать её измором. А ответ требовался именно сейчас, так что мои мозги, которые только сейчас стали приходить в себя, в тот же миг как блаженная тишина распространилась на небольшой радиус, и лишь теплые волны прибоя служили музыкой для неокрепшего сознания, только схватившего штурвал и устремленного в нужную сторону, запустили свою программу по восстановлению и обработке всей существующей информации. Все наши мысли в голове представляют из себя систему, именно сейчас я словно открывал одну папку мыслей за другой, с бешеной скоростью обрабатывая существующую информацию, в поисках здравого объяснения слов Джима, но один логичный вариант был хуже другого, а потому маленький человечек, сидящий внутри меня, решил взять контроль над телом и хоть что-то сказать другу, глаза которого требовали ответа, а руки дрожали, готовые сорваться и устроить лениво лежащему телу ещё одну взбучку.
- Джим… - только сейчас я почувствовал, что мой язык почти не шевелится и мне стоит больших усилий, чтобы сказать хоть что-то или хотя бы сдвинуть его с привычного местоположения, - Капитан, - тут же исправился я, словно данная ошибка имела сейчас очень важное значение и подобного рода упущение могло вызвать всемирную катастрофу, если не что-то еще похуже этого, - Учитывая сложившуюся ситуацию, было бы логичнее задуматься о спасательной операции, нежели о событиях, которые предшествовали этому.
Наверное, стоило сказать что-то более человечное, чтобы оказать моральную поддержку своему другу, нежели давить на его раскачавшуюся психику. Несмотря на то, что подобные путешествия были нам, в особенности Кирку, не в новизну, организм так и не привык ко всем экспериментам, которые еженедельно организовывает нам алкоголь, а уж без него тут явно не обошлось. Хотя, стоит признать, от последнего мы страдаем куда меньше, чем от ситуаций, появляющихся на почве нашего поведения в нетрезвом состоянии и всплывающих уже под утро, когда по голове с особой жестокостью бьет похмелье и некоторые лица экипажа корабля, у которых напрочь отсутствует совесть или чувство сопереживания к ближнему. Если бы я не старался держать лицо, то, наверное, моя кислая мина предстала бы перед ним во всей своей красе. Мне до сих пор непривычно говорить, даже думать, что-то не соответствующее логики ситуации, но скажи я Джиму что-то из своего обычного словарного запаса, попробуй я забить его голову какой-нибудь тяжёлой на данный момент для восприятия информацией, в меня бы немедля полетела бы целая куча кокосов и тумаков, а учитывая боевой настрой моего товарища, то он бы точно придушил меня или утопил, чтобы я больше не доставал его своей монотонной болтовнёй о том, что можно делать, что логично, а что нет. Признаться, я только сейчас заметил, что моё тело ныло при любом движении, каждая мысль с силой эхом разносилась по уголкам моего сознания в поисках своего места, но находила лишь пустоту, внемлющую в ответ. И пока я с надеждой выжидал ответной реакции от своего несговорчивого организма, моё внимание переключилось на мартышку, которая за время моих размышлений ретировалась к Джиму на плечо и удобно устроилась на нём, словно на троне, который был подготовлен специально для неё, рассматривая всё происходящее как нечто удивительное и не совсем понятное её маленькому животному мозгу. Наверное, перебирая кучу информации, таким объемом и перепутавшейся массой хранившиеся внутри, моё человеческое нутро подсказывало, что это обезьянка может стать нашим спасением от всех бед, которые мы могли встретить на острове: она прекрасно знала, где можно найти еду (на кокосы, признаюсь, я даже не надеялся), пресную воду, и куда лучше не ходить, если сильно хочется жить, а жить то хотелось. И раз уж логика была занята чем-то более важным, чем спасение организма, в котором она находилась, маленькому человечку, неустанно борющемуся за жизнь, приходилось вспоминать всевозможные уроки выживания, которые когда-либо были впихнуты в огромную ячейку моего сознания. Но время шло, а ничего полезного не вспоминалось, именно поэтому я решил не отпускать выдержки и хладнокровия, с таким удобством устроившихся на моем лице, чтобы не пробуждать еще одну волну паники в Джиме и самом себе.
